они вместе те цветы-ландыши злосчастные обрывать. Только оборвут, трех
минут не пройдет — все они на месте, будто и не трогали их. Уж вся
квартира в цветах: на стопе цветы, на полу цветы, в шкаф складывали — и
там больше места нет. Просидели они в горькой кручине всю ночь, глаз не
сомкнули, а поутру решили в больницу пойти. Дверь открыли, соседки так по
своим норам и прыснули.
Очередь к доктору большая была, а как в кабинет вошли, очень всех
удивили.
— Не знает советская медицина такого случая. Вот если эти таблетки
не помогут — тогда не знаю. Обращайтесь в сельскохозяйственную
академию.
Таблетки не помогли. На работе мужу второй раз на вид поставили.
Отправились в сельскохозяйственную академию.
— Дело странное, — там сказали, — только к нам оно не относится.
Идите в санэпидемстанцию.
В санэпидемстанции посоветовали в больницу обратиться.
А время-то шло. Результата нимало. Начальники мужнины совсем
рассвирепели.
— Если, — говорят, — твоя жена не прекратит терроризировать
население...
Хоть и силен был мужик у Наташи и смел, а тут не выдержал.
— Прости меня, Наташенька, но не могу я с тобой такою жить. Ухожу.
Может статься, к одинокой тебе никто приставать не будет. Прости и
прощай.
Как ушел он, так и слегла Наташа. Долго хворала. Но люди ее одну в
беде не оставили: лекарства из аптеки носили, чай грели, компрессы
прикладывали... А как поправилась, помогли устроиться в специальный дом,
где всех таких сирых и убогих пригревают: вниманием, лаской окружат,
кормят почти что даром и завсегда медицинскую помощь оказать готовы.
Не сразу привыкла Наташа к новому месту, новому коллективу. Было,
что и бежать куда-то хотела. Потом ничего, успокоилась, друзья появились,
общие интересы. И, если случается, плачет она о чем-то, зато никто здесь
странностью в глаза не тычет. Администрация даже очень Наташей
довольна, потому что к любому празднику, любому юбилею в их учреждении
всегда теперь есть живые цветы.