— Умоляю, признайся, что ты наконец взялась за ум, — сказала мама, вставая. — Хочешь, побудь пока у нас…
— Нет, мать, я пришла попросить, чтобы ты прекратила. Я пыталась связаться с тобой по телефону, но это невозможно — ты как будто приклеилась к нему. Перестань звонить в полицию!
— Но ты должна заявить о случившемся!
— Ничего я не должна! Слушай, я просто испугалась в тот день и не отдавала себе отчета, что делаю, а теперь отдаю. Да, ты не понимаешь, но…
— Думаешь, я не понимаю? — спросила мама, наступая на Лорен. — Ты знаешь, что мы пережили! Ты знаешь, что вытворял со мной твой отец!
— Прекрати впутывать отца! Он совершенно ни при чем, хотя бы потому, что Курт — не отец, а я — не ты. Курт по-настоящему любит меня, мы обо всем поговорили и знаем, что это больше не повторится. И…
— Не будь идиоткой, Лорен! Да как ты можешь…
— Я пришла не для того, чтобы ругаться!
— Конечно, у тебя есть с кем заняться этим дома!
Я развернулся, собираясь уйти к себе, но мама схватила меня за руку:
— Нет уж, не убегай, это и тебя касается. Скажи ей, что она должна заявить в полицию.
— Оставь Джона… — начала Лорен.
— Скажи ей! — крикнула мама.
Я не знал, что делать, а потому беспомощно хлопал глазами и старался думать о чем-нибудь успокаивающем: озере Фрик-Лейк зимой, безлюдном и тихом, нашей улице ночью, когда жизнь на ней замирает, мертвом теле на столе в морге, абсолютно неподвижном и безмолвном.
— Ты не можешь так жить, — заявила мама Лорен и перевела взгляд на меня. — Скажи ей, что она не может так жить.
— Я не хочу ввязываться.
— Ах, ты не хочешь ввязываться! — закричала мама. — Ты всегда на все реагируешь как бешеный, а тут вообще никакого отклика?
— Я не хочу ввязываться, — повторил я.
— Ты уже ввязался! Неужели я осталась единственным здравомыслящим человеком? Неужели я одна во всем мире считаю, что избиение моей дочери — это нечто из ряда вон выходящее? Что нельзя закрывать на это глаза? Я хочу сказать… Лорен, детка… неужели ты себя совсем не любишь?
— Не знаю, зачем я пришла, — вздохнула Лорен, поворачиваясь к двери. — Это все равно что говорить с самой враждебной на свете кирпичной стеной.
— Ты пришла, потому что я могу тебе помочь! — резко бросила мама, выходя за ней на площадку. — Я пережила это и знаю, что ты чувствуешь.
— Если ты разрушила собственные отношения, это еще не значит, что я позволю тебе разрушить мои, — ответила Лорен.
Голос ее прозвучал издалека, она уже успела спуститься до середины лестницы.
Мама рассмеялась сухим скрипучим смехом, который не знал, перейти ему в крик или в плач, а потому остановился посредине.