Она встретилась со мной взглядом сквозь стекла дешевых солнцезащитных очков:
— Мы выросли в одном небольшом городке под Москвой. В Клейтонграде.
— Выходит, мы знаем друг друга всю жизнь.
— Да, бо́льшую часть жизни. Мы старые друзья.
— Мы должны быть очень хорошими друзьями, раз отправились путешествовать вдвоем, — заметил я. — Я хочу сказать, Борис с кем угодно в Америку не поедет.
Едва заметная улыбка коснулась уголков ее губ.
— И Наташа тоже.
Мне хотелось протянуть руку, прикоснуться к ней, почувствовать пальцами ее кожу. Я никогда не позволял себе даже думать о таком, хотя это не останавливало мое подсознание, и ночь за ночью мне снилось ее тело на бальзамировочном столе. Я мыл и расчесывал ее волосы, обтирал прекрасную бледную кожу, массировал скованные трупным окоченением мышцы, пока они не становились послушными и теплыми под моими руками. Были и другие сны, более темные, но я гнал их прочь, как всегда. Я не помышляю о насилии. 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13.
— Я думаю, наша поездка в Америку удалась. Спасибо, что позвала.
— Спасибо, что согласился.
Казалось, что весь мир сжался, сосредоточился на этом моменте. Я хотел, я нуждался в том, чтобы дотронуться до ее руки. Прежде я бы никогда не осмелился, потому что бог знает на какие мысли это навело бы меня. Навело бы Джона. Джон не имел права даже глядеть на нее, а прикосновение было верхом недозволенного. Но не для Бориса. Борис свободно смотрел на нее. Бориса не сдерживали правила. Не терзал страх. Прикосновение к ее руке не грозило никакой опасностью, это всего лишь рука. Она касалась стола, скамьи, еды — почему бы не прикоснуться ко мне? Я протянул твердую уверенную руку и накрыл ее пальцы своими. Они оказались гладкими и мягкими, как в моих снах. Я задержал руку на несколько мгновений, ощущая поверхность ее кожи, очертания костяшек, колючие кристаллики соли, оставшейся от картошки. Она ответила мне пожатием — дрожащим, волнующим, живым.
Она улыбнулась:
— Спутник.
Мы смотрели друг на друга, смотрели друг в друга, ощущая гудение вокруг пальцев: от этого гудения мир становился ярче, краски — сочнее, грани — острее, звуки — богаче и звонче. Мы ели каждый одной рукой, глупо улыбаясь, словно не замечая сцепленных рук и в то же время боясь их разнять. Между нами образовалась связь, трепетная, требовательная и…
…Что-то было не так.
Я прогнал эту мысль, но стоило мозгу осознать ее, как игнорировать стало невозможно. Как бы мне ни было хорошо, я ощущал… какой-то изъян. Мне не хватало чего-то, словно в большом красивом пазле образовалась дыра. Я подумал, что опять подали сигнал мои ожидания, разозлившиеся, что не оправдались целиком, но нет. Я сотню, тысячу раз представлял себе этот момент, и в нем меня ничего не смущало. Я испытывал возбуждение, я контролировал и себя, и ситуацию; Брук была прекрасна и так же взбудоражена, как и я. Что же не так?