Однажды мама вновь подрядила Диму охранять сон брата. Они со Светой наметили вылазку в кино, но пришлось отложить. И Виталик повадился без звонка являться пару раз в неделю с бутылкой – сидел часами, неопрятно ел, отвратительно хвастался связями с шикарными наследницами громадных состояний и бесстыдно приписывал себе успехи фирмы, унижая и Олега, и Диму. Тот посмеивался, и у девушки медленно возникла уверенность, что гость не врет. Только на правду нельзя было возразить этому похабному монстру. Более того, ясными намеками он давал понять, что за годы и годы накопил больше прав на Диму, его время и жилье, чем какая-то любовница за несколько месяцев. «У человека очень сложный период», – не дождавшись вопросов от Светы, напряженно объяснил ее все еще ласковый мальчик. А она, как замороженная, даже кивнуть не могла. Он успокоился и повеселел, чем только усугубил ее тоскливое состояние. Теперь получалось, что она его обманывала. Бедный Димка решил, что умная Светка все поняла про сыновний долг и мужскую дружбу. Но она по-прежнему думала, что Виталика пора гнать, дав по высокомерной, а когда напьется – слюнявой роже. А маме объяснить, что сын давно вырос и живет не один. Если младший настолько пуглив, его лечить надо, а не записывать старшего в няньки.
Однако гаже всего была необъяснимая беспричинная маета. Будто в душе кто-то не чужой возился, она должна была точно знать кто, но не могла припомнить. А спросить не у кого. Кошмар наяву. После скандальной вечеринки девчонки попрятали своих бойфрендов и затаились сами. Подруга тоже не требовала отчета о содержимом карманов Димы. Наверное, еще не доела и не допила со своим Герой всего, что унесла. Хозяйкой она была рачительной. С детства сыр и колбасу нарезала прозрачными ломтиками. Вино буквально капала в рюмочки. И смаковала, закатив глаза. А если какой-нибудь олух, как собака, глотал всего по кусочку, залпом опрокидывал в себя наперсток спиртного и преданно-больными глазами вымаливал добавку, она укоризненно наставляла: «Зачем ты жрешь? Ешь культурно».
Света тоже никому не звонила, не до них, своих проблем по горло. Зато пахала она, как рабыня, ближе всех оказавшаяся к садисту надсмотрщику. Отослала романы и составленные в безнадежные предутренние часы анкеты хорошим надежным знакомым. Сама написала подробные рецензии. Составила и отрепетировала перед зеркалом две речи – одна предназначалась для Нинель Николаевны и Павла Вадимовича (вы же были в моем возрасте и положении, коллеги), другая – для Пирогова (хуже, чем другие, эти произведения раскупаться не должны).