— После развала Советского Союза возникло новое веяние: хождение журналистов во власть. Как Вы из нашей сугубо нечиновничьей профессии пришли в политику?
— Все предельно просто. И тогда, и сейчас я придерживаюсь точки зрения, что, если ты хочешь, пусть даже творчески, кому-то что-то доказать, изменить жизнь к лучшему, ты должен иметь для этого соответствующие рычаги и возможности. Как на самом деле трактуется «обломовщина»? Человек ничего не предпринимает, отговариваясь тем, что не хочет никому навредить. Многие люди говорят: «Мы занимаемся чистым творчеством и этим улучшаем жизнь». Может быть, они в чем-то и правы, я не хочу их осуждать. Но я воспитан при советской власти, и это означает, что меня волнует все: начиная от голодающих в Африке, проблем Кубы и так далее.
— Телевидение, на котором Вы вели авторскую программу в 1990-е годы, и есть «четвертая власть». Улучшали бы жизнь, используя ее возможности.
— Да, я с 1996 года вел программу «Моя семья». Ко мне приходили простые люди: матери, жены, отцы, братья и сестры — приходили с конкретными просьбами. Женщину, родившую ребенка, к примеру, увольняли с работы. Я тут же бросался звонить соответствующему чиновнику, а мне в ответ говорят: «Ах, Комиссаров!.. Конечно, знаем — хороший ведущий! Ну, вот и веди себе дальше...» Я: «Ну, как же так?! Вы же нарушили закон, уволив мать двоих младенцев! Им теперь есть нечего...» Мне снова в ответ: «Ты — ведущий? Ну, вот и веди...» Помните, как у Высоцкого? Ему один полковник говорит: «Спой, Володя!» А Высоцкий ему: «Постреляй, полковник!» Это был самый разгар наших лихих девяностых, когда шло некое броуновское движение: гвозди меняли на насосы, насосы на апельсины, все занимались брокерством, не зная, что это такое, и грезили, что впереди все хорошо. Вот тогда я и понял, что что-то можно попытаться изменить, лишь имея для этого рычаги. А рычаги появляются у тебя, когда у тебя есть определенные полномочия. Я сознательно пошел во власть...
— В 1990-е годы телепередачи с кадрами драк, убийств, пыток заполонили телеканалы. Как Вы относитесь к желанию запретить насилие на экране... Планируется ведь такая поправка?
— Хорошая поправка! Вы — против? Я — не против! Только давайте сначала копнем глубже, к чему она может привести. Все фильмы о войне — это насилие! Как можно бороться с насилием, не применяя праведную силу, скажите? Если наши войска в «Освобождении» наступают и убивают фашистов — это тоже насилие?! «А зори здесь тихие»! В кадре убивают несколько красивых девушек!!! Убивают зверски... Это что — насилие?! Или возьмем фильм с прекрасным названием «Бандитский Петербург». Я-то убежден, что Петербург не бандитский город в прямом понимании этого выражения... Очевидно, что в названии имеется в виду пусть маргинальный, но только узко определенный срез общества Петербурга, срез, который есть в абсолютно любом другом городе. Бандитская Тула, бандитский Владивосток... И, напротив, есть Петербург журналистский, Петербург чиновничий и так далее. Но почему фильм «Бандитский Петербург» так активно смотрят? По одной простой причине. Вовсе не ради «чернухи», а ради того, чтобы увидеть образ человека, который борется за справедливость, который сможет защитить... Вот и все! В этом весь секрет полицейских сериалов или такого рода фильмов. «Бандитский Петербург» хороший фильм, я его с удовольствием смотрел.