Но вообще то лето запоминается мне, скорее, ощущением счастья и легкости, потому что, мне кажется, это первое лето в моей жизни. Как будто раньше лето просто не наступало. Помню зиму, осень, весну помню, а вот лето… не было его. Я и не надеялся дожить до него в том году, честно говоря. А сейчас я могу, ничего не опасаясь, сидеть с друзьями в кафе, бродить по Косой Аллее, заходить в магазинчики и лавочки. Не оглядываясь, не озираясь, не ожидая увидеть страшную тень за плечом, которая может оказаться моей смертью. У меня просто жизнь, просто друзья, я просто влюблен — мы беспечны и радостны, впервые за последний год ведем себя, как подростки. Даже играем в прятки в доме на Гриммо, что для меня становится настоящим откровением — что так вообще можно жить… И когда я нахожу Джинни в старом скрипучем шкафу в бывшей спальне Сириуса, я не спешу громко объявлять о своей победе, предпочитая насладиться ее плодами — долго, до головокружения целую ее земляничные губы, пытаюсь провести языком по жемчужным зубкам, но она тут же шутливо шлепает меня по спине:
- Гарри, ты что, пойдем вниз, ты понимаешь, что все подумают?
Ну да, я понимаю, что все подумают, и стараюсь никогда не терять голову, потому что не могу себе представить, что чем-то обижу Джинни. Она для меня… тогда я, разумеется, совершенно не понимал, чем она для меня была. Но в последующие годы, когда мне, к счастью, время от времени предоставлялась возможность подумать, я вывел формулу своей любви к Джинни Уизли. Легкий фруктовый аромат ее солнечных волос, сладкие ягодные губы, очертания высокой груди под тонкой кофточкой, серебряная цепочка на тонких ключицах, плетеные браслеты на точеных алебастровых запястьях, веснушки, как капельки топленого молока на белизне ее кожи — невинность, кажущаяся хрупкость, беззащитность. Притягательность чего-то чуждого, неизведанного, но обещающего, как мне тогда казалось, нечто неземное. А вот что? Я никогда не рисовал себе даже в самых сокровенных фантазиях никаких жарких обжигающих картин. Тогда мне казалось, что даже просто фантазия может оскорбить мою волшебную фею, парящую над цветочным лугом и собирающую медовый нектар. И потом — Джинни всегда была для меня частью всех Уизли, а все Уизли олицетворяли для меня Семью, которой у меня никогда не было. А они всегда, как я тогда думал, видели во мне сына, так что вместе с Джинни я как бы получал и готовых папу с мамой, и братьев, и дом — шумный, нелепый, но я был уверен, что так он и должен выглядеть. В общем, это была нехитрая формула. И я тогда совершенно не подозревал, что мне могут нравиться горькие ароматы… И что мое настоящее уравнение будет головокружительно не решаемо, всякий раз выдавая в ответе квадратный корень из отрицательного числа…