Она заглядывает матери в глаза и видит в этих глазах неприкрытую радость.
— Ни капельки не расстроюсь! — сжимает ей руку мама. — Поеду к своим, проводим старый и встретим новый, потанцуем и поболтаем, а утром разъедемся по домам.
«Свои» — это друзья студенческих лет — шумная, не по возрасту молодая компания. Когда вваливаются они к матери на день рождения, шутят, смеются, поют под гитару — «Возьмемся за руки, друзья…», — неизменно поражается Лена их естественной, непритворной веселости. Как-то веселее они, кажется, жили. Несмотря на трижды проклинаемый строй — веселее.
— У нас была своя ниша, — говорила мать. — Свои литература и музыка, свои театры — «Таганка» и «Современник», — свои дела и привычки. Мы не имели отношения к власти, мы ее презирали — этих жирных котов, с их дачами и пайками. Мы презирали ее, а она — нас. Теперь как-то так получилось, что мы имеем все-таки отношение к власти — по касательной, но имеем, и это печально и трудно, хотя как будто демократично…
Сейчас мама явно обрадовалась.
— Да, поеду к своим, — со вкусом повторила она. — А ты позвонишь и меня поздравишь, когда пробьют куранты и останется позади первый тост.
Она торжественно выкладывает на стол нарядный пакет.
— Что это?
— Погляди!
Лена вынимает из пакета мобильник в кожаном дорогом чехле — дарить так дарить!
— Ой, мамка, мамочка! — Она бросается на шею матери. — Я так мечтала! — Прижав мобильник к уху, Лена смешно передразнивает рекламу — «хеллоу, мотто», — и звонко смеется.
Я, наверно, неправ, я ошибся,
Я ослеп, я лишился ума.
Белой женщиной мертвой из гипса
Наземь падает навзничь зима…
Во льду река и мерзлый тальник,
А поперек, на голый лед,
Как зеркало на подзеркальник,
Поставлен черный небосвод…
— Почитай еще, — просит Лена. — Сколько ты знаешь стихов!
Тогда я понял, почему
Она во время снегопада,
Снежинками пронзая тьму,
Заглядывала в дом из сада…
Такого Диму она не знала. Дима — умница, Дима — философ, Дима — спорщик, но Дима — поэт?
— Это же не мои стихи, — смеется Димка. — Это стихи Пастернака.
— А я была на его могиле. И на даче — теперь там музей.
— Ну да, ты ведь живешь почти рядом. Сходишь туда еще раз, со мной? Сходим вместе?
— Конечно, весной.
Они говорят, говорят и не могут наговориться. Сияет огнями высоченная елка в саду «Эрмитаж». Медленно, лениво, заторможенно падает снег, и про этот снег Дима читает стихи.
— Мы так позорно от всех сбежали.
— Не позорно, а втихаря. В разгар оживленной дискуссии.
— Костя твой не обидится?
— Вот ему я сказал, и он выдал мне ключ.
— Ключ?
— Ага. От квартиры. Как замерзнем, вернемся.