Никто из наших не произносил ни слова, только командир изредка тихим голосом отдавал приказы. Бледные, напряженные лица солдат выдавали их волнение.
Эти ребята не были трусами, нет, не были. Но оказавшись далеко от своих казарм, далеко от спасительной брони, в чреве чужого, непонятного, враждебного мира, они испытывали вполне объяснимый, вполне оправданный страх. Они были молодыми. Совсем мальчишками. И им очень хотелось жить. А смерть затаилась рядом, шла по пятам, высматривала, кого бы прибрать первым. И чтобы выжить — я видел, чувствовал это, — они могли, обезумев, ослепнув от страха, сию секунду нажать на спусковые крючки своих автоматов и побить, покосить, уничтожить все живое вокруг.
Так, случалось, спасались от страха в этих чужих кишлаках.
В какой-то момент они уже почти перешли ту грань, за которой бы началась бойня. Наша цепочка перебегала через кукурузное поле. Слева среди высоких стеблей показалось что-то черное, солдат впереди меня, коротко выругавшись, тут же вскинул к плечу автомат и дал длинную очередь, я увидел, что и другие немедля собираются разрядить свое оружие в ту же сторону, но Гапоненок властным окриком: «Отставить! Корова…» остановил их.
К счастью, корова оказалась единственной жертвой в ходе этого рейда.
Спустя час, Гапоненок, убедившись, что чужих здесь нет, отдал приказ возвращаться к машинам.
Без приключений мы сели на броню и тем же самым путем отправились назад. Однако теперь Виктор выглядел куда более озабоченным, чем утром.
— Что случилось?
— Плохо дело, — ответил он. — Вот увидите, караулят нас на обратном пути.
А мне-то казалось, самое страшное уже позади. Однако прошло полчаса, и я получил возможность убедиться в том, что у командира разведроты прекрасная интуиция. Сначала за ревом моторов я услышал какой-то несерьезный, еле уловимый треск. Гапоненок встрепенулся и вроде даже обрадовался.
— Я же говорил! Ну, теперь повоюем. Все за броню!
Мы нырнули внутрь. Я свой люк закрыть не сумел — в спешке не научили, как это делается. Машины свернули влево. Помчались прямо на выстрелы и вскоре на полном ходу влетели на открытую поляну между невысоким лысым холмом, двумя глиняными крепостями и посадками кукурузы.
Что происходило дальше, я, честно сказать, толком не понял: в сознании осталась какая-то чудовищная каша из беспорядочной стрельбы, дикого метания по полю, ошалелых криков, разрывов гранат, запаха гари и пороха.
Высунувшись по пояс из своего люка, я увидел бегущего перед машиной человека в чалме с автоматом в руках. По нему дали очередь, и человек упал. Пули ударялись о броню и проносились над головами подобно свинцовому ветру. Я опять провалился внутрь, машина резко дернулась вперед, и снова заработал башенный пулемет — методичный твердый стук и звяканье стреляных гильз.