— Осмелюсь доложить, генерал, мои агенты в Ла-Пальмасе только что сообщили, что в городском полицейском участке произошло убийство двух солдат и капрала. Везде развешено описание предполагаемого убийцы. Судя по всему — это наш герой.
Если его еще не нашли, а это, наверняка так, иначе все газеты трубили бы о проницательности и расторопности служителей закона, то он уже на обратном пути. Остается только ждать. Возможно, в пути возникли непредвиденные обстоятельства. Их тоже нельзя сбрасывать со счета. А то, что на нем есть кровь — явно говорит, что он наш.
— Хорошо. Идите, полковник. Как только появится Андреев — немедленно с докладом ко мне. Оба!.. Да… Передайте, чтобы ужин мне подали в спальную. Пусть его принесет Лючия… Через полчаса.
— Слушаюсь, мой генерал.
После ухода полковника, Гонсалес долго и задумчиво смотрел на карту мира, висящую за огромным, массивным столом из мореного дуба. В его сознании мелькали образы Гитлера, Муссолини, Франко, Сталина, Чаушеску, Пиночета. Парады, стройные ряды вооруженных гвардейцев со штандартами. Завороженные, неисчислимые толпы людей, жадно ловящие каждое слово, доносящееся с высоких трибун о славе и величии их вождя, о его вселенском предназначении вершить человеческие судьбы, и о счастье, выпавшем на долю каждого, жить в одну эпоху с ним. Цветные картинки сменялись черно-белыми. Те же гвардейцы, в полевой форме, измазанные грязью и кровью корчились в предсмертных судорогах на поле боя, с последним вздохом произносили имя величайшего из великих. Стервятники, парящие над неподвижными телами высматривали себе добычу повкуснее, благо было из чего выбирать. А сквозь пелену смрадного дыма от горящих танков и бронемашин проступали все новые и новые полчища неистребимой армады. Мерно чавкая сапогами по зловонной «каше», состоящей из дождевой воды, глины и обильно сдобренной гниющими останками человеческих тел, они шли, втаптывая в землю отработанный материал — своих врагов и собратьев по оружию. На их лицах не проступает никаких эмоций. Ни тени сомнения в правильности своих действий. Цель поставлена и будет достигнута. Чего бы это ни стоило. За их спинами разрушенные и разграбленные города, порабощенные страны и континенты… Генерал представил себя, на белом коне, проезжающим через Триумфальную арку, под восторженные крики смеющегося от радости народа, которому он даровал свободу от рабства всяческих безумных идей: демократии, либерализма, несущих хаос и смятение в души. Над площадью кружатся лепестки роз. Гонсалес ловит летящие букеты цветов. К нему тянутся руки верноподданных, желающих прикоснуться к святому. Тянутся… Внезапно, эти руки хватают его, грубо стаскивают на землю. Перед глазами теперь ноги. Они его бьют. Очень больно бьют. Опять руки. Его волочат по мостовой. Привязывают и головой вниз вешают на балконе собственного дворца. В него плюют, бросают камни. Воронье пытается выклевать ему глаза. Кто-то режет веревку. Он падает. Его снова куда-то тащат. Ставят к стене. Отделение солдат, его бывших гвардейцев, передергивает затворы и, по команде: «Пли!», выпускает в него шквал огня. Какая нестерпимая боль… Но это еще не конец мучениям. Его бросают в яму, обливают бензином и поджигают. Он еще жив. Он чувствует, как пламя охватывает его, как пузырится и лопается кожа. Нестерпимо воняет горелым мясом. Сердце заполняет всю грудную клетку, не выдерживает и разрывается. Кровь, его кровь, хлынувшая бурным потоком, заливает все. Больше ничего не видно. Только алые, густые потеки на карте мира, висящей за огромным массивным столом из мореного дуба…