Когда дверь за Сибиллой закрылась, Людольф тут же поднялся со стула.
— Пожалуй, я немного передохну. — В следующее мгновение он уже стоял за спиной Франчески и смотрел на набросок, на котором ясно вырисовывались черты Людольфа. — Даже если бы оставить мой портрет в таком виде, то и тогда бы все поняли, что это — я.
Франческа отложила в сторону кисти и палитру и встала с табурета.
— Отец никому не позволяет смотреть на свои картины, пока они не закончены. Я не так строга, но все же прошу не подходить к холсту, пока сама не приглашу. — Франческе совсем не хотелось, чтобы Людольф под каким-либо предлогом стоял у нее за спиной. И перерыв он устроил уж очень быстро.
— Все будет так, как вы скажете.
— Благодарю.
— Я хочу только доставлять вам удовольствие, — многозначительно сказал Людольф и пододвинулся ближе. — Вы меня понимаете, Франческа?
В душе у девушки поднялась волна раздражения. Как этот уже немолодой человек смел подумать, что она клюнет на его сомнительные льстивые предложения только потому, что он богат? Франческа умышленно сделала вид, что не поняла намека.
— Если вы действительно хотите доставить мне удовольствие, то, когда вернетесь на свое место, постарайтесь смотреть туда, куда я вас просила. Мне очень важно, чтобы вы во время первого сеанса не поворачивали голову.
Людольф махнул рукой, едва не коснувшись Франчески, и с улыбкой сказал:
— Тогда не притягивайте меня подобно магниту.
Франческа нетерпеливо ответила.
— Пожалуйста, поймите, что здесь, в мастерской, я — всего лишь художник, который должен написать портрет богатого человека, занимающего высокой положение. Не открывайте мне того, чего вы не хотите показывать другим, потому что независимо от моего желания все ваши тайные чувства будут отображаться на портрете, когда он будет готов.
Слова девушки застали Людольфа врасплох.
— Вы так уверены в своем таланте?
— Дело вовсе не в таланте. По-моему, это даже плохо. Когда я пишу чей-нибудь портрет, то вижу душу человека ничуть не хуже, чем черты его лица. Мне было бы гораздо легче не открывать чьи бы то ни было тайные чувства. Пусть люди, смотрящие на портрет, сами догадываются, что скрывается за изображенным на нем лицом. Живопись может показать многое, но кое о чем приходится лишь догадываться. Именно так люди и ведут себя в жизни. Чужая душа — потемки.
— Да вы, оказывается, философ.
— Я не так уж наивна и хорошо разбираюсь в людях.
Людольф подумал, что никогда в жизни не получал более достойного и деликатного отказа. Дважды его умело поставили на место, отвергнув его притязания и намекнув, что ему не удастся вскружить голову предмету этих притязаний.