И эстонец с торжеством поглядел на рябого. Тот заволновался:
— Иди ты!.. Австрийские! Это ж неизносная обувка!
Подошел тщедушный солдатик, поднялся на цыпочки и тоже оторвал от комиссарской записки на козью ножку.
— Шамарин! — обрадовался ему рябой. — Слыхал, какая весть? Уно Гансович, ему можно! Он мужчина-кремень, трепать не станет!
Немилосердно тарахтя бензиновым моторчиком, к перрону подкатила дрезина. Молодцеватый железнодорожник выгрузил из нее два баула, белую корзину и молодую красивую женщину. Дрезина двинулась дальше, а пассажирка, бросив свои вещички без всякого призора, пошла, застучала каблучками по перрону На ней была бархатная шляпка с черным птичьим крылышком и плюшевая шубка.
— Добрый день! — улыбнулась она, поравнявшись с Уно и его компанией. — Вы не скажете, где мне найти подпоручика Кутасова?
— Кутасова? Николай Павлыча? — переспросил тщедушный солдатик. — А чего его искать? Он здеся. Сидит под арестом, ждет суда.
— Почему? Какого суда?! — ужаснулась женщина.
— Революционного… Возмездие, значит, ему будет.
Женщина всплеснула руками в маленьких черных варежках, оглянулась, ища помощи или хотя бы разъяснения, и наткнулась глазами на общипанную бумажку с надписью «…МИССАР 38-го..».
Она толкнула дверь обеими ладошками и рванулась внутрь.
— Фигурная дамочка! — сказал пришедший поглядеть солдат с желтыми усиками. — Кто ж такая? Жена или так?
— Да брось ты! — перебил рябой. Ему не терпелось договорить про ботинки. — Уно Гансович, давай. При нем можно. Это гроб-могила!
…Амелин стоял за буфетной стойкой, стесняясь своего вида: щеки намылены, в одной руке бритва, в другой портупейный ремень — для правки.
А приезжая стучала кулачками по стойке и выкрикивала в лицо комиссару:
— Вы его мизинца не стоите! Как же вы могли? Как вы посмели?.. Он три раза ранен! У него два Георгия!.. Да нет, не в этом дело… Он отказался присягать Керенскому! Он… А вы… Вы тут пьянствовали всю ночь!..
Она всхлипнула и прикусила варежку, чтоб не заплакать.
— Почему пьянствовал? — сумел наконец вставить слово Амелин.
Женщина кинулась на него с новой яростью:
— Вы думаете, я слепая?.. У вас руки дрожат, у вас вон какие круги под глазами. Вы отвратительны!.. Это вас надо судить!.. Боже мой! Боже ты мой!
Тут она расплакалась навзрыд.
— Да не сажал я его, — сказал Амелин. — Меня самого вчера чуть не шлепнули.
От удивления женщина даже перестала плакать.
— Обождите… А вы кто такой? Я думала, вы комиссар.
Амелин от стыда чиркнул бы себя по горлу бритвой — благо она была в руке.
— Я и есть комиссар, — сказал он и покраснел. — Но меня, как бы вам выразить… Они меня не слушают. Не признают.