— Не ожидал от тебя, Зинаида.
Я чуть было не огрызнулась по привычке: «А чего ты ждал? Что я утрусь и отползу в пещеру, в убитую однушку в глубокой провинции, дожидаться своего конца, жуя сухари и запивая их морковным чаем? И буду утешаться старыми фото, вздыхая о былом величии. Об этом ты мечтал? Извини, что я тебя разочаровала».
Именно эта фраза вертелась у меня на языке: «Извини, что я тебя разочаровала». Но я сдержалась, сказала смиренно:
— Я не желала ее смерти. Это какое-то недоразумение.
— Недоразумение?! — Иван Иваныч, не моргая, уставился на меня. — Ты велела отрубить ей руку! Ты… ты чудовище! Я всегда это знал, но чтоб так… — сказал он потрясенно.
— Я не приказывала рубить ей руку! И вообще не приказывала ее убивать! Наоборот! Лелеять и холить! Это все два идиота, Коля и Толя! И третья идиотка — Анисья! Которая все не так поняла, а потом меня слила, чтобы самой остаться чистенькой!
— Как ты вульгарна, — поморщился он. — Что за жаргон? Во что ты превратилась?
— Тюрьма, Иван, не лучшее место, — усмехнулась я. — Уж прости, что перед твоим приходом я не вымыла голову.
— Я вижу, что самообладание тебе не изменило. Ты даже не раскаиваешься в содеянном.
— Раскаиваюсь, и еще как! — горячо сказала я. — Прости, что все так вышло.
— Ты хотела меня убить! О! Я все теперь знаю! Знаю, к чему затевалась эта комедия с похищением!
— Скорее, трагедия.
— Ты еще в состоянии шутить!
— А что мне остается? Это юмор висельника. Меня ждет публичная казнь, и я не могу это изменить. Остается только шутить над моим печальным положением.
— Плакать надо, — сурово сказал он. — Вот до чего ты докатилась, Зинаида! Спланировала убийство собственного мужа! Это же надо додуматься! И у тебя почти получилось!
— Если бы при разводе ты дал мне денег, я бы оставила тебя в покое. Ты же мне выбора не оставил.
— Выбор всегда есть, — с пафосом сказал он. — Ты предпочла тюрьму.
— Я вовсе не предполагала, что меня так быстро разоблачат. То есть предполагала, но надеялась на лучшее.
— На то, что меня хватит удар?
— Прости.
— Я сам себе удивляюсь. Сижу и слушаю, как моя бывшая жена хотела меня убить. Мне бы встать и уйти… — Он сделал паузу.
— Так почему ты не уходишь? — жалко улыбнулась я.
— Я уже старый человек, Зинаида, — сказал он устало. Он и впрямь как-то враз постарел. Я бы сейчас дала ему все семьдесят. — Я уже видел смерть. И я буду к тебе милосерден.
«Из какой это пьесы?» — так и вертелось у меня на языке. Неужели хотя бы в такой момент и в таком месте нельзя говорить нормальным человеческим языком? К чему этот пафос?