Я ненадолго успеваю отгородиться от реальности, поэтому несколько раз моргаю и смотрю на отца.
- Ты аппарировал из дома в неизвестном направлении, никого не предупредив. Что мы могли думать?
Я виновато опускаю взгляд, неловко почесав затылок.
- Хорошо, пап. Я обязательно поговорю с мамой.
Уже развернувшись в сторону выхода во двор, как вдруг замираю и, немного погодя, оборачиваюсь.
- И ещё… Пап, ты тоже меня прости. Я не подумал…
Отец не сразу, но отвечает мне немного грустной улыбкой. Я благодарно киваю в ответ и выхожу во двор.
Что мне нравится в папе, так это то, как быстро он отходит от обид.
Теперь осталось извиниться перед мамой. Уф, это уже несколько сложней.
Я нахожу её возле цветочных клумб, по обе стороны украшающие дорожку, ведущую прямо к дому.
Мама делает короткие замысловатые взмахи волшебной палочкой, одновременно что-то нашёптывая себе под нос с таким сосредоточенным видом, что в моей голове невольно возникает ассоциация с художником, который пишет свой очередной шедевр.
Я останавливаюсь на месте и заворожено наблюдаю за процессом.
Изящная рука неожиданно замирает в воздухе, на лице мамы появляется скептическое выражение лица. Пару мгновений она мзучает ярко-жёлтые гладиолусы, задумчивым и таким привычным движением наматывая прядку волос на указательный палец. Потом вдруг делает резкий взмах палочкой, и цветы вмиг окрашиваются в нежно-персиковый цвет. Таким бывает небо на рассвете, едва тронутое первыми лучами восходящего солнца.
Ещё раз взглянув на результат проделанной работы, мама расправляет плечи и только сейчас замечает моё присутствие. Она мягко улыбается мне, но я успеваю заметить горечь, затаившуюся в глубине зелёных глаз.
- Красивые цветы… - выдыхаю я, подходя поближе. Прячу ладони в передних карманах джинсов, разглядывая носки своих кед. Когда я не смотрю прямо в лицо собеседнику, мне легче просить прощения.
- Я хотел извиниться за сегодняшнее утро, - неразборчиво бурчу я, но мама всё понимает.
Спрятав волшебную палочку в карман кофты бледно-оливкового цвета, она коротко вздыхает и прохаживается вдоль края клумбы. Я терпеливо молчу.
- Ты должен, наконец, научиться отвечать за свои поступки. Да и сами поступки должны соответствовать твоему возрасту. Тебе семнадцать лет, а то, что было утром, и до одиннадцати не дотягивает.
Она останавливается прямо напротив меня и подцепляет кончиками пальцев подбородок, принуждая встретиться с её взглядом.
- Пойми, мы с папой волнуемся за тебя.
Я смотрю ей в лицо, и вижу перед собой не просто ту добрую и милую маму, какой она всегда была, а взрослую, уверенную в себе женщину, ту, которая своим вроде бы ненавязчивым вниманием способна держать на плаву всю семью. Именно от её решения зависит всё в этом доме, вплоть до цвета гладиолусов на клумбе.