– Потому что они начинали разговор со мной с пыток, а следовало бы с вина.
Капитан Морано рассмеялся и покачал головой. Этот чужеземец все больше поражал его своим юмором.
– Пленных я обычно сжигаю живыми, ясное дело. Известно тебе это?
– Вот почему вы никогда не казните их на палубе своего корабля, – согласно кивнул Родан, – а выводите на берег. Но зачем же так жестоко?
– Огонь очищает. И того, кого сжигают, и того, кто сжигает.
– Особенно палача, – вновь охотно согласился Родан.
Взял дрожащими, неимоверно распухшими пальцами бутылку и жизнелюбиво наполнил большой серебряный кубок.
– Но если ты расскажешь правду, то помилую. Казню я в основном французов. У меня с ними давнишние счеты. Еще по Вест-Индии.
– Мне они тоже ни к чему.
– Вот и говори.
Родан смаковал вино. Божественный напиток укреплял его в силе и духе. Слова в эти минуты, любые, даже самые сладомудрые, были совершенно некстати.
– Почему ты молчишь? – помрачнел дон Морано, предчувствуя, что зря пожертвовал бутылку вина.
– Вы же еще ни о чем не спросили, достойнейший.
– А, вот оно что… Это правда, что ваши войска оставляют форт Сен-Бернардин и уходят к Дюнкерку?
– Я вот тоже подумал: конечно, у себя на родине, как всякий казак, я так и лег бы в могилу, не выдав врагам того, что могло бы погубить моих собратьев, поскольку предавать у нас не принято…
– Хотел бы я услышать название армии, в которой это принято, – недовольно проворчал дон Морано. – Кроме французской, разумеется. Эти лягушатники, тьфу! – он брезгливо сплюнул. Огромной, усыпанной язвами лапищей отер бороду и, отодвинув кубок, приложился к горлышку бутылки. – Не принято, но выдают же.
– …А еще я подумал, – вновь наполнил свой кубок отец Григорий, – что я ведь не в Украине. Кто я здесь такой? Наемник. И какое мне, в сущности, дело: будет этот чертов форт Сен-Бернардин, или как его там, взят испанцами или же останется у французов? Стоит ли из-за этого терпеть муки?
– Это-то меня и удивляло. Какого черта упорствовать, рваный ты башмак повешенного на рее? Только давай поближе к делу, приятель, а то терпение у меня иссякло. А костер развести недолго.
– Сказал уже, что утаивать мне нечего, – пожал плечами Родан. – Известно же мне вот что…
Именно потому, что Родан выдавал секреты не под пытками, а с кубком вина в руке, дон Морано верил ему. Человек терпел, сколько мог, перенес столько пыток и наконец заговорил. Не потому, что сломался в руках палачей, а потому, что понял: нет смысла терпеть все это дальше.
– Ты все сказал? – сиплым голосом хронически простуженного спросил дон Морано, когда Родан закончил свой рассказ.