«Вы ошибаетесь, сударыня, для меня это было всего лишь мгновенным заблуждением, для них — обычным языком общения, я сказал вам „ты“, не имея на то права, тогда как те двое имели право обращаться так друг к другу».
«Я вас не понимаю», — растерялась Каролина.
«Дело в том, что та любовь, которую я обрисовал вам только что, это еще не вся любовь. Помимо единения душ, такого безмятежного и святого, есть еще другое — волнующее и горячее. Дело в том, Каролина, что, когда я рядом с вами, — дю Берг приблизился к ней, — мой взор туманится, мое сердце бьется, а тело содрогается, — дю Берг взял Каролину за руку, — вот, вы чувствуете, как я горю? Посмотрите на меня, вы видите, как блуждает мой взгляд?»
Каролина слушала его со все возрастающим испугом, поскольку чувствовала, как ей передается смятение, которое ей с таким пылом обрисовывал Эдгар.
«Оставьте меня, — в ужасе закричала она, — оставьте меня!»
«О! Все потому, — отвечал он, — что вы не знаете, как опьяняет взгляд той, кого любишь!»
Его глаза излучали жгучую любовь и неотрывно смотрели в глаза Каролины.
«Все потому, что ты не знаешь, какое несказанное блаженство чувствовать, как дрожит в твоей руке рука той, кого любишь, чувствовать, как ее сердце бьется рядом с твоим, как ее губы касаются твоих губ, как все ее тело принадлежит тебе».
При этих словах Эдгар нежно взял ее руки в свои, обнял за талию и, прижав к себе, прижался губами к ее губам.
— И она, конечно, сдалась? — в гневе и отчаянии вскричал Луицци.
— Ты считаешь, что она способна на это? — насмешливо спросил Дьявол.
— Любая другая женщина, столь же невинная, как Каролина, столь же несчастная и одинокая, сдалась бы на ее месте, — печально промолвил Луицци.
— Любая другая, несомненно, барон, — сказал Дьявол, — любая другая, возможно, не устояла бы, но только не Каролина.
— Каролина! — радостно воскликнул Луицци.
— Да, Каролина, в которой ты усомнился, только это тебе оставалось — усомниться в добродетели единственной непорочной женщины, — Каролина, с силой вырвавшись из рук Эдгара, вскричала, как бы внезапно озаренная светом свыше (ибо должен тебе признаться, барон, тут вмешался сам Господь):
«О! Так вот он — грех! Никогда! Нет, никогда!»
И тут Эдгар одним словом уничтожил весь проделанный путь, у него в руках была женщина, которую он, возможно, и смог бы убедить, что не в этом грех, но он имел неосторожность тут же воскликнуть:
«Если это грех для других женщин, то это не грех для вас, для вас, бедная, несчастная, всеми брошенная женщина, для вас, которую неосторожный брат отдал в руки бесчестного мужа, для вас, лишенную имени вашего отца, для вас, которая ничего не должна обществу, ибо оно ничего для вас не сделало!»