«Берегите ее!.. Она такая слабенькая… Она еще совсем дитя…»
Он разделся, аккуратно стряхнул и повесил на спинку кресла свой мундир и брюки. Денщик стащил с него сапоги, подал ему казанские красные туфли с загнутыми вверх носками и прекрасный шелковый халат, подарок Надежды Васильевны. Закурив длинную трубку с чубуком (у барона их была целая и довольно дорогая коллекция), он отослал денщика и прилег на турецкий диван.
«Женат, — думал он. — Чудно!.. Надо все-таки сестрам написать, обидятся… Да пошлю им портрет Веры».
Он еще не докурил трубку, как его начало клонить ко сну.
Где-то скрипнула дверь. Протопотали босые пятки Лизаветы.
Он открыл глаза и прислушался.
«Разделась… Тоненькая, беленькая, ножки крохотные… Красоточка!..» Опять болезненно стукнуло сердце.
Он бережно отнес на место потухшую трубку, выколотил пепел, задул свечу, запахнул полы халата и вышел. Зубы его стучали, пока он шел через столовую и гостиную.
У двери спальни он передохнул.
Все было тихо. Он вошел на цыпочках и стыдливо. Задул свечу.
Пока глаз не привык к полусвету от лампадки, мигавшей перед большим образом Спасителя в золоченой раме, он стоял, не шевелясь, и глядел на двуспальную кровать, закрытую пышным пологом. Та, которая лежала на ней, не могла, его видеть. Но в большом зеркале он ясно различал тоненькую фигурку.
— Верочка… можно к тебе? — хрипло зашептал барон.
Ответа не было.
«Боится, бедняжка… Как зайчик спрятала ушки под куст и думает, что спаслась…»
Он быстро, ловко разделся и шагнул к кровати. Дрожь пронизывала все его большое волосатое тело. Как хорошо согреться, прижаться к этому тепленькому, прелестному созданию!
Он откинул стеганое атласное одеяло и лег на дорогие, простыни из тончайшего голландского полотна.
Вера не двигалась.
Да она, кажется, спит?..
Тогда он робко протянул руку. И тотчас отдернул ее. Вера действительно крепко спала безмятежным сном юности, плотно завернувшись в свой ватный халатик.
«Черт знает что такое!» — пробормотал барон, отодвигаясь невольно, так враждебно коснулся его тела холодный атлас халатика.
«Разбудить разве?»
Кровь била в виски, сердце как молот стучало в грудную клетку. Приподнявшись на локте, он смотрел на жену. Белый чепчик, завязанный под подбородком, прятал ее каштановые косы и придавал ей совсем детский вид. Слабо темнели брови. Четко выделялся на полотне наволочки гордый профиль. Она тихо и ровно дышала, как будто заснула в своей девичьей комнатке.
«Жалко, — подумал барон. — Пусть спит! Устала бедняжечка… А напугается-то как завтра!.. Надо мне самому пораньше встать…»