— Нет.
— Тогда у меня нет жара.
Она отступила на шаг.
— В таком случае я лучше пойду.
Джеймс прислонился к стене, чувствуя себя совершенно разбитым. Это она довела его до такого состояния. Если он не ухмыляется, как идиот, то пребывает в ярости. Бели он не в ярости, то охвачен похотью. А когда не страдает от похоти… то ухмыляется. И так далее.
Он смотрел, как она открывает дверь, завороженный изящной формой ее затянутой в перчатку руки.
— Джеймс! Джеймс!
Вздрогнув, он поднял голову.
— Вы уверены, что капитан Эндрайн сутулится?
Джеймс кивнул, зная, что завтра же его ложь будет разоблачена, но надеясь, что придумает другую, более удачную, взамен этой.
Элизабет поджала губы.
Все внутри у него сжалось, а затем перевернулось.
— Вам не кажется это странным? Военный — и вдруг сутулится?
Он беспомощно пожал плечами:
— Я же говорю, что за него не следует выходить замуж.
Она издала забавный горловой звук.
— Возможно, мне удалось бы улучшить его осанку.
Джеймс только и мог, что покачать головой:
— Вы удивительная женщина, Элизабет Хочкис.
Кивнув ему, она вышла наружу. Однако прежде чем закрыть дверь, просунула голову назад.
— Кстати, Джеймс…
Он поднял на нее глаза.
— Перестаньте сутулиться.
На следующий день Элизабет притаилась возле главных ворот Дэнбери-Хауса, проклиная вначале собственный идиотизм, затем собственную трусость и, наконец, все на свете.
Накануне, последовав совету Сьюзен, она оставила в Дэнбери-Хаусе свою записную книжку, в которую заносила все хозяйственные расходы. Поскольку без книжки она была как без рук, у нее были все основания вернуться за ней во время приема.
«Нет ничего подозрительного в моем появлении здесь, — убеждала она себя. — Я забыла свою записную книжку. Она мне совершенно необходима. Я не могу прожить без нее до понедельника».
Конечно, оставалось еще объяснить, зачем она вообще принесла в Дэнбери-Хаус записную книжку, которая никогда раньше не покидала коттеджа Хочкисов.
Элизабет дождалась четырех часов, когда гости, по всей вероятности, выйдут в сад погреться на теплом деревенском солнышке. Леди Дэнбери упомянула про теннис и чай на южной лужайке. Это был не совсем тот маршрут, которым воспользовалась бы Элизабет, чтобы забрать свою книжку, но не было никакой причины, запрещавшей ей подойти к леди Дэнбери и узнать, не попадалась ли ей книжка.
Никакой причины, кроме ее гордости.
Господи, до чего же ей отвратительна эта затея! Элизабет казалась себе отчаявшейся интриганкой. В каждом порыве ветра ей чудились удрученные вздохи родителей, взиравших с небес, как она позорит себя. Можно себе представить, как бы они ужаснулись, если бы слышали неуклюжие оправдания, с помощью которых она надеется проникнуть на прием, на который ее не приглашали.