Бабушка,
они американцы,
они по-русски
не понимают.
И бабушка
сердито говорит:
Но простейшие-то
слова они должны
знать!
Я чувствую
— в ней живет
не исстребленная
возрастом
уверенность,
что она сможет
приспособить
к себе всякую
новую жизнь.
Но все мои попытки
приспособить
ЕЕ к новой жизни
разбиваются
о боярское,
допетровское
упрямство.
"Халле! — говорит
она громко
уходящим из
дома американцам.
И на поправки
детей: "Ну вот
еще, будете
меня учить...
Всегда считалось,
что "Халле"
значит "До
свидания" ".
Поехали
с бабушкой в
здешнюю Ратушу
— Горсовет —
Сити Холл устраивать
ей пенсию —
пособие — SSI.
Первая в
Америке унылая
очередь из
стариков и
неудачников.
Комфортабельная,
конечно: на
всех хватает
стульев, тепло,
светло, играет
тихая музыка.
Чиновником,
занимавшимся
бабушкиным
делом, оказался
пожилой джентльмен.
Я облегченно
вздохнула —
молодые чиновницы
здесь обычно
словно зачарованные
— в ушах музыка,
во рту жвачка,
в глазах La
dolca vita. Муж говорит
про них: "Эти
— из страны
Донтгиведемия"
(От "Don't
give а damn
").>4
На лице же нашего
чиновника было
написано, что
он честен, опытен
и доброжелателен.
Он не раздражался
на тупых иностранцев,
а наоборот,
старательно
выговаривал
слова, чтобы
я легче его
понимала:
Есть ли
у вашей бабушки
здесь состояние,
счет в банке?
Н-нет
(еще с изумлением).
В Европе
или вообще в
какой-нибудь
другой стране?
Нет (уже
с огорчением).
Какие
ценности и
деньги она
привезла с
собой? (И, заметив
мое поглупевшее
лицо, особенно
разборчиво):
Я имею в виду
драгоценности
стоимостью
свыше тысячи
долларов, старинные
монеты... такого
рода вещи...
(Вот те
на! Я думала,
что хоть чиновники
осведомлены
о советском
исходе — один
чемодан на
человека, 90 долларов
на нос, 3 серебряных
ложки советского
производства...
Или он тоже
думает, что
Россия — это
в Сибири? Черт
подери, мы одна
шестая или мы
не одна шестая?..)
Нет, нет,
ничего... У нее
ничего нет.
Чиновник
поднял на меня
спокойные,
проницательные
глаза:
В таком
случае, что же
вас заставило
привезти ее
с собой?
Вот уж
действительно.
Когда
я занимаюсь
английским,
я выхожу минут
на пятнадцать
за дом, на лужайку
и пытаюсь загорать.
Все это время
бабушка стоит
в проеме, придерживая
металлическую
дверь на пружине.
Сильные очки
делают ее голубые
глаза всевидящими.
Нюшенька!
Не лежи на солнце...
опасно... разжижение
мозгов... мне
ли не знать, я
ж сколько медсестрой
работала... (Она
уже забывает,
кому в чем можно
подвирать).
И через
три минуты
снова, нежно: