...Словом
— войти в квартиру
"своим" не
требовало
времени, что
было и вообще
важно, а особенно
при моем нетерпении
попасть в тепло
и безопасность.
Внутри
кожа с удовольствием
регистрировала
те считаные
градусы, на
которые температура
в квартире
была выше, чем
на лестнице
— паркет и
многослойные
обои стойко
держали тепло.
В комнате
мы сразу не
раздевались,
а сначала
растапливали
буржуйку: несколько
полешек, две
ножки от "венских"
стульев, щепки,
наструганные
от дверцы кухонного
стола, горсть
пустых катушек
и книга (все
заранее приготовленное).
Когда
пространство
вокруг буржуйки
согревалось,
бабушка перевязывалась
крест-накрест
шалью и начинала
уютно сновать.
А я — с ногами
на оттоманку,
под плед, и там
вместе со мной
в тепле притулялись
оттаявшие куклы
и книжка с
картинками.
(Перевязанные
крест-накрест
шали были частью
бабушкиного
спасательного
ритуала — "Брат
Шура... почки...
не дай Бог, цистит...
одна девочка
схватила —
накрик кричала..."
Поэтому шерстяные
рейтузы
штопались-перештопывались,
валенки береглись
как зеница ока.
В последнюю
военную зиму
в бабушкиной
школе поставили
силами детей
роскошный
спектакль по
ершовскому
"Коньку-Горбунку".
Представляли
в Доме культуры,
я играла шамахан-
скую царицу
в кисее и сарафане.
По низу сцены
тянуло холодом,
и бабушка, к
ужасу постановщицы
и других мамаш,
настояла на
том, чтобы я
играла в валенках.
Помню, как чья-то
интеллигентная
мама нервно
говорила: "Ну
вы сами подумайте,
может дочь
солнца носить
валенки?!" И как
бабушка вдруг
поставила ее
в тупик с находчивостью
простолюдинки:
"А вы-то почем
знаете, что
носят дочери
солнца?").
...Я терпеливо
ждала, когда
стукнет входная
дверь — мамин
приход окончательно
поселял в моем
сердце вечерние
мир и покой.
Помню свою
бурную радость,
когда мама
пришла раньше
обычного: "Вдруг
снаряд шальной
как бабахнул!..
Мы — врассыпную...
Мчались какими-то
огородами... И
кому-то я что-то
при-нес-ла!!" И
из газетного
кулька — две
турнеп- сины,
огромные, со
свежим овощным
запахом огородной
земли.
А помню
тягостный
поздний приход,
когда я уже в
постели, расстроенная,
подслушиваю
ее рассказы
из-за шкафа:
"Мальчиков-ремесленников
стаскивали
в братские
могилы... Весь
день... Сколько
там было!.. Целое
поколение".
Но обычная
картина: мать
торопливо
моется в лохани
у самой буржуйки,
сливает в ведро,
подтирает
лужу, относит
куда-то там
вылить воду
(я даже не знаю,
куда, я за пределы
комнаты почти
не выхожу), потом
смазывает
обмороженные
руки довоенным
ланолином и,
наконец-то,
пристраивается
рядом со мной
для ежевечернего
ритуала — чтения
перед сном.