Николас!
Ваше письмо
начинается
на пять с плюсом:
"Анна, или вы
сказились?"
Дальше пошло
хуже — про возможное
охлаждение,
обиды и прочее.
Николас, я не
писала не потому,
что забыла, или
обиделась, или
еще из-за каких-нибудь
нелепостей,
даже не из-за
того, что так
уж занята — а
именно потому,
что сказилась.
(Откуда вы слово-то
такое узнали?
Его даже у Даля
нет.)
Мои старушки
— будучи сами
в относительном
порядке — меня
привели в такой
беспорядок,
что я трачу все
душевные силы
на убаюкивание
в себе зверя.
Я пыталась
избавиться
от страрушечьего
безумия, записывая
их перлы в дневник,
потом смотрю
— все уже было:
у Гоголя, у
Салтыкова-Щедрина,
у Островского.
Они у меня обе
точно спрыгнули
со страниц
русской классики:
одна — представительница
"провинциального
дворянства",
другая — "столичного".
Даже говорят
цитатами. Бабушка,
из угла дивана,
как старая
помещица из
окошка: "Васька,
Васька! Ты зачем?..
Что тащишь?.. —
Да гуся, барыня.
— Куда? Кто велел?
— Да молодой
барин, кто ж
еще? — А ну, позови
его сюда! — Позвать
можно, дак ведь
он не пойдет..."
Ну, и протчая.
После
семейного обеда
Наташа возбужденно
сообщает:
"Бабушка! А у
меня запор!"
Бабушка сразу
кричит с дрожью
в голосе:
— Нюша!
Нюша! Клизму!
Надо сразу!..
Нету?! Надо сбегать
купить, объяснить
как-то по-американски,
показать пальцами
(показывает),
что уж делать...
Поймут... И здесь
люди... Заворот
кишок!.."
Мужнина
тетушка (представительница
столичного
дворянства)
спрашивает
мелодично: "Что
у Наташи?"
Я злобно
говорю: "Ничего
страшного,
мелкие проблемы
с желудком".
Тетушка
сразу же мелодично
советует: "От
желудка помогает
картошка".
Муж кивает
примирительно:
"А как же..." Тут
я все-таки спрашиваю
с бесплодным,
но неудержимым
сарказмом: "От
какой болезни
помогает картошка?
От запора или
от поноса?"
"Ну я уж
не знаю, от какой
болезни, — с
мелодичным
достоинством
парирует тетушка,
— но всегда
говорили, что
от желудка
помогает картошка".
Грубая
старшая дочь
спрашивает
с дивана: "А
поджопник от
желудка не
помогает?", ну
и так далее...
Физически
все бабушкины
прошлого века
механизмы,
как говорят
американцы,
amazingly
intact,>6
однако постоянный,
ежеминутный
страх всего,
которого она
не стыдится
и не скрывает,
а наоборот,
старается
дрожащими
своими губами
и руками передать
мне, чтобы я
предприняла
некие спасительные
действия, — вот
что меня изводит.
Потому что
страх этот (к
ужасу и отвращению)
находит по
какой-то не
отмершей еще
пуповине болезненный
отклик и в моем
сердце.
Давно,
к сожалению,
отошли в прошлое
бабушкины
бодрые mots
первых месяцев.
Теперь уже все
наши соседские
дети выучили
кое-что по-русски
и кричат на
ходу ее "простейшие"
слова: "Бабушка!
Нанада!" (Это
так она от них
отмахивается,
когда они пробегают
слишком близко:
"Не надо! Не
надо!" И торопливо
— с крыльца.)
Бабушка боится
детей.