Так нашей
семье на последнюю
блокадную зиму
был послан
ангел в чине
мичмана, а с
ним пайки и
охапки дров.
На каких попутках,
трамваях или
патрульных
машинах они
с Сашей добирались?
Что их тянуло
к нам? То ли, что
заподозрит
всякий взрослый?
Семейные уют
и тепло? Или
просто благородство
души? А могли
они чувствовать,
что маленькая
девочка, росшая
в женском обществе,
любила (и действительно
искренне, горячо,
почти болезненно
любила) каждого
появлявшегося
в ее жизни мужчину
и испытывала
сердечную боль,
когда он исчезал?..
С их появлением,
всегда неожиданным
и всегда с тайной
надеждой ожидаемым,
в доме начиналась
праздничная
суета. Зажигались
коптилки и
свечные огарки,
и в их уютном
дрожащем свете
на стол вытряхивались
победно и катились
консервные
банки (я с визгом
ныряла за
укатившимися
под пыльную
мебель), свертки,
расплывался
по комнате
запах тушенки,
какао и американского
шоколада,
приглашалась
Милочка, заводился
патефон... Жилое
пространство
раздвигалось...
В заброшенной
маминой комнате
стелились
чистые ледяные
простыни...
Через
восемнадцать
лет, в 61-ом — я
помню это точно,
потому что моей
старшей дочери
было несколько
месяцев — в
воскресенье,
на пороге нашей
(все той же) комнаты
снова появилась,
как призрак,
знакомая пара:
Федор Иванович,
старенький,
но совершенно
не изменившийся,
и Саша — заматеревший.
Интересно, что
когда они пришли,
нас снова было
трое, мужа не
было дома — к
сожалению. Мы
с мамой с воплями
на них повисли
(бабушка вела
себя сдержанно
— как всегда
имела по поводу
неожиданных
гостей, что
называется,
собственное
мнение), начали
хлопотать,
расспрашивать,
накрывать на
стол. Вытащили
все, что было
в доме, все
припасенные
для праздников
шпроты и маринады,
варенье, соленые
грибки... нашли
в буфете початую
бутылку вина,
вытащили
фотографии...
Но я видела,
что Саша все
мрачнел и мрачнел,
и даже Федор
Иванович, который,
лучась, рассказывал
о своих дочках,
как-то растерялся.
Когда дело
дошло до первой
рюмки, Саша
вдруг порывисто
встал, как и
раньше — ни
слова не говоря,
снял с гвоздя
продуктовую
сетку, сделал
какой-то сложносочиненный
жест и вышел.
На наше недоумение
Поливанов
законфузился,
замахал руками
и засипел, что
Саша ничего...
сейчас, одну
минутку... только
слетает за
водкой... И снова
оживленно
заговорил.
Бабушка помрачнела
и стала с настырной
выразительностью
поглядывать
на мичмана. Я
чувствовала,
что что-то неладно
и бестолково
переживала...
Прошло полчаса,
Саша не возвращался.
Поливанов опять
засуетился
и сказал, что
сейчас... ничего...
он сбегает за
Сашей, и через
минутку назад.
Он выскочил
почти бегом...
и не вернулся
никогда — ни
он, ни Саша.