- Очень хорошо! — заорал дядя Гриша, — совсем затрахал девочку — а без дяди Гриши и вовсе её укатаешь! Диктуй свой адрес — вечером зайду, посмотрю… И он пришёл вечером — уже слегка «тёпленький» — и важно расположился за моим письменным столом, разложив на нём принесённые инструменты. Через час машинка была починена, а когда я заикнулся об оплате, дядя Гриша изрёк:
- Нах*й деньги — денег у старого жида и без тебя хватает! Лучше выпей со мной, — и достал из своего портфеля початую поллитровку.
Я выпил с дядей Гришей — и потом ещё не раз пил с ним, когда с Виталиной приключались мелкие неприятности, и я вызванивал его по телефону. Постепенно, за этими посиделками, он рассказал мне всю свою биографию. Он появился на свет в немецком концентрационном лагере, в котором, среди прочих евреев, содержались его родители. Только чудом они оказались не уничтожены: просто, в 1945 году совецкая армия продвигалась настолько быстро, что узников просто не успели ликвидировать. Я не помню названия этого лагеря, увы.
Дядя Гриша рассказывал и про свою жену, которая скончалась лет за десять до того от сердечного приступа — жена его была акушером-гинекологом, и мне стало понятно, откуда у дяди Гриши все эти натуралистические генитальные аналогии. Его дети ещё в самом конце восьмидесятых уехали в Израиль, и звали его — но он отказывался:
- Чего я в этом Жидостане забыл!? — кричал он, — одни жиды вокруг! Здесь я — Человек, Мастер — а там?… А деткам моим там нужен не я, а моя пенсия узника фашизма — вот и всё!
Рассказал мне дядя Гриша и о том, за что он получил свой знак изобретателя-рационализатора. Будучи совершенно дремучим в области механики, я ничего не запомнил и объяснить тоже ничего не смогу — но дело кончилось тем, что когда он пришёл к руководству какого-то заводика внедрять своё изобретение, то в ответ услышал: «Вот вали в свой Израиль — и там командуй! А здесь мы как-нибудь сами, без жидовских советов, справимся!» Дядя Гриша сильно обиделся на такие слова, и врезал обидчику кулаком в челюсть. Челюсть сломалась в трёх местах, после чего обиженный дядя Гриша поехал на три года на стройки народного хозяйства в Тулунский район, а его изобретение, кажется, так и не было реализовано.
Освободившись, он устроился в мастерскую по ремонту пишущих машинок, где мы с ним и познакомились. Пишущие машинки были его страстью, он называл их «своими девочками» — и даже собрал небольшую коллекцию очень любопытных старинных экземпляров. Я однажды визитировал его, и увидел эту коллекцию: была у дяди Гриши и барабанная машинка — литеры были расположены не на рычагах, а на вращающемся барабане — и какая-то совсем крошечная немецкая машинка, и старинный «Ремингтон», и «Олимпия», и, конечно же, «Ундервудъ» — точь-в-точь такой же, как тот, что я нашёл в детстве. Видя, как я стою и облизываюсь, дядя Гриша сказал мне: