Едва Хайес приблизился к всадникам, к нему подъехал Оссу Та.
— По-моему, они морочат мне голову! — Хайес был страшно раздосадован. — Либо — кто-то нас опередил, и вся эта разношёрстная шайка разбойников сама захватила этого самого Рина по чьему-то поручению! Хотя… Я, кажется, узнал старого оруженосца… Да и сам Питри Фрогган, не давал повода так думать.
— Вернее будет предположить, что это Питри Фрогган выполнял чьё-то поручение, — сказал айвонец, утирая платком свою лысую голову, в едва заметную, чёрно-желтую, широкую полоску.
— Что за поручение? — насторожился Хайес.
— Это одному Кфалу ведомо! — отмахнулся от вопроса волшебник.
— Что ж… возможно он намеривался отправиться в какое-то дальнее путешествие… Очень дальнее! — задумчиво проворчал себе в бороду Хайес. — Надо проверить ещё кое-что, — айвонец с любопытством посмотрел на него, и рыцарь продолжил. — Вполне возможно, что этого Рина в замке просто нет… Я съезжу в деревню, и постараюсь выяснить, не знают ли они там чего о молодом оруженосце Питри Фроггана.
— Хей! Хей! — тут же прикрикнул Хайес на лошадь и поскакал в деревню.
— Агглуо офе дикт… оро, оро, оро ка оро!>[7] — тут же ткнул пальцем Оссу Та в четверых шоэнов, и те молчаливо последовали за Хайесом.
Ади Питри лежал на широкой кровати Йоргла Молчуна. Только у него одного во всей деревне были в доме кровати, все же остальные спали либо на скамьях, стоящих вдоль стен, либо на сундуках, а то и вовсе на тюфяках, набитых свежей соломой. Ади Питри был мёртв, и все ждали священника. Впрочем, за отцом Неремом уже послали, как послали, напрямик через поле, и гонца в ближайший замок, с вестью о том, что на Оленью Тропу неведомо кто напал. Однако, и об этом уже знал каждый, гонец, пронзенный шоэнской стрелой, лежал в лесу, за полем, даже не доехав до индэрнской дороги: его лошадь вернулась без седока, а вокруг деревни, на некотором удалении от неё, разъезжало несколько шоэнов, не позволявших никому из жителей покинуть её. Всех, кто не разбежался с полей сразу, согнали в деревню. Правда, враг почему-то не грабил и не насильничал, что было как-то странно. Хотя на последнее обстоятельство вряд ли бы кто стал жаловаться.
Жители деревни, потрясённые этим неожиданным нападением, а ещё больше — смертью своего господина, угрюмо затворились по своим домам, беспокоясь за своё имущество и семьи. Мужчины насупились и озабоченно молчали, а женщины причитали и плакали. Правда, кое-кто из селян, видимо полагая, что даже мёртвый хозяин может каким-то образом их защитить, собрались в доме Йоргла Молчуна и теперь сидели, в глубокой печали, время от времени вытирая катившиеся из их глаз слёзы. Им было от чего плакать: ади Питри был очень хорошим господином. Мало того, что он уже много лет не увеличивал оброка, что позволило его крестьянам зажить намного богаче, чем крестьянам других господ, так он и всякими работами в свою пользу донимал не слишком часто, разве что в последнее время. Да и то, если уж и требовал что-то сделать, то с ним всегда было можно договориться о наиболее удобных для жителей деревни сроках. Теперь же, после его смерти, либо следовало ожидать приезда какого-нибудь его наследника, который окажется неизвестно ещё каким хозяином, либо, дабы таковой не найдётся, готовиться к тому, что весь его лен перейдёт к его непосредственному сюзерену — герцогу Индэрскому, что, зная о жизни его крестьян, не сулило жителям Оленей Тропы ничего хорошего.