— Нет, — ответила она. — Меня похитили как раз в день свадьбы.
Молодой Сулейман мгновение боролся с собой. Потом взял ее за две руки, посмотрел в глаза и спросил:
— Ты бы осталась здесь по своей воле, если бы я приказал взять тебя в свой гарем на правах одалиски?
— Ты не сделаешь этого, — ответила она.
— Почему?
— Во-первых, потому, что я христианка.
— А во-вторых?
— А во-вторых, я только как служанка послушна… Он засмеялся и сказал:
— Ну во-первых, ты и как служанка здесь не очень послушна!
— А во-вторых? — спросила она.
— А во-вторых, говори про третье, потому, что ты не закончила.
— Что ж, в-третьих, я думаю, что отдаваться мужчине можно только по любви…
Молодой султан знал, что во всей его огромной державе нет ни одного дома, в котором бы лучшая девушка у припала бы к его ногам, намекни он только на желание забрать ее в свой гарем. Он очень удивился, что здесь одна из его служанок — невольница — может думать таким образом… «Что за невидаль?» — подумал он.
— Значит, тебе еще и надо понравиться? — спросил он с насмешкой, хотя был движим прежде всего любопытством.
— Да, — ответила она наивно.
— И как же можно тебе понравиться? — Спросил он с еще большей насмешкой. Однако в то же время он чувствовал в глубине души, что эта удивительно смелая девушка начинает его серьезно интересовать.
Она спокойно ответила:
— Мне нравятся только те мужчины, которые не считают, что имеют право и могут делать со мной все, что им угодно…
— А знаешь ли ты, что за такие слова я мог бы силой взять тебя в свой гарем как невольницу?
— И у тебя была бы только невольница…
— Умно. А как женщина ты хотела бы, чтобы твоей воле были подвластны все мои дворцы, не так ли?
— Нет. — ответила она честно, как ребенок. — Не только дворцы, но и вся твоя земля — от тихого Дуная до Басры и Багдада, и до каменных могил фараонов, до отдаленнейших постов твоего войска в пустыне. И не только земля, но и воды, в которых свирепствуют разбойники рыжего Хареддина.
Молодой падишах поднял голову, как лев, которому на могучую гриву собралась сесть маленькая пташка. Такого ему еще никто не говорил!
Он был в высшей мере удивлен и при этом обезоружен. Тень решимости совсем исчезла с его лица. Серьезный интерес к этой молодой девушке, которая так разительно отличалась от остальных женщин в его гареме, победил в нем все остальные чувства. Он снова отпустил ее руки и стал обращаться с ней, как с девушкой знатнейшего из домов.
— Где тебя воспитывали? — спросил он.
— Дома и два года в Крыму.
— Знаешь ли ты, о Хюррем, чего добиваешься?
Она молчала.