— Получается, Рюрик сам себя запер? — запоздало пробормотал кто-то.
— Отчего же сразу «запер»? — возразил Вадим, добавил с досадой: — Это к нему не пробраться, а вагаряги-то [2] куда хочешь по воде дойдут.
— Как дойдут, так и не вернутся. Много ли их там, варягов-то? Холм не шибко велик. Я это к тому, — пояснил Бес, — что и Рюрик не дурак. Ему бы в берег где вцепиться, а дальше — больше. В наших землях принято с берега княжить, а не с лодьи.
— Уже вцепился. Вяч в поте лица трудится, избы ставит да терема для знати. Но в саму-то крепость нашего плотника не допущают, там варяжские мастера работают. Но Вяч со стороны поглядел. Они сперва вал насыпали, в него клети с камнями и песком погрузили, а поверх клали слой за слоем дубье да крепили вперемешку тем же песком и глиной.
— Велика крепость-то?
— Ну, не знаю, шагов под сто в поперечнике, и стены — в три сажени высотой.
— А кто сторожит? — уточнил Бес.
— Вяч говорит, есть там и мурмане, что при молодой жене Рюриковой, есть и варяги. Все награбленное у местных сносят туда. Правда, многие уж собственными дворами за стеною обзавелись. В крепости долго не проживешь, там только небольшой дозорный отряд. И коли нагрянем нежданно и успеем посечь всех на улицах да в домах, то и крепость брать не придется — некому оборонять станет. Главное — все заморское семя вырезать подчистую.
— И женщин?
Вадим чуть оскалился, ответил со смешком:
— Да разве ж у них женщины? — и уточнил серьезно: — Их тоже, особенно своих, ильмерских, что под варягов да мурманов легли. Но сперва — мужчин и подростков. Из волчат только волки вырастают.
* * *
По дому плыл манящий аромат каши. Мамка раскраснелась, вынимая горшок из печи, тяжело водрузила на стол. Добря нетерпеливо постукивал ложкой, младшие тоже ждали, даже Любка, которая едва вылезла из пеленок, подпирала ладошками щеки и облизывала губы. Добря поглядывал на сестру хмуро, все не мог понять, как такое возможно: ещё вчера была пищащим комочком, а сейчас — голубоглазое чудо, и губы надувает по-женски, мать копирует. Младшие братья, погодки, то и дело дергают за рукав, ноют, просят взять с собой на речку, но Добря отвечает с важностью:
— Не положено.
Мало того, что дома с этими сопляками нянчится, так ещё и на улице возиться? Ну уж нет. Вот подрастут, тогда можно.
— Мне шесть весен, — проныл первый, — большой уже…
— А я больше, — надулся второй, тот, которому пять.
— Не положено. Вон, с соседскими шмакодявками играйте.
Мать бросила внимательный взгляд на Добрю, но промолчала. А отец даже головы не повернул — погружен в мысли, задумчиво скребет подбородок. Он не сразу заметил, что жена подвинула ломоть хлеба и кувшин с квасом.