— Увы, не был и вряд ли теперь буду. Как отлично, оказывается, танцевать с такой малюткой, как вы. Черт, о чем это я — они убили…
— Элистер, там, в саду, две породы обезьян. Длиннохвостая макака, которая атакует туристов и выклянчивает еду, и «обезьяна сумеречных листьев». Та сидит наверху тихо. Но она там есть. Мы чего-то не видим, Элистер. Эти типы не тронут нас посреди зала. Они рвутся сюда, чтобы загнать нас на кого-то еще.
— Значит, остается кухня, Амалия.
— Браво.
Осматриваться долго не пришлось. И, по следам официанта с подносом на высоко поднятой руке, мы влетели в кухню, к столбам огня и льющимся из кастрюли в кастрюлю Ниагарам каких-то разноцветных жидкостей. А сквозь нее — и посудомойные комнаты — к заднему выходу, где пахло примерно так же, как пахнут все задние выходы в известном мне мире.
В результате мы оказались у самого дальнего угла здания, откуда открывался вид…
На все тот же круглый, посыпанный гравием двор, освещенный желтизной фонарей и мечущейся в этих кругах света мошкары.
Нас никто в темноте не видел, но что было дальше делать — непонятно.
— Да все очень просто, — сказал обнимавший меня сзади за талию Элистер. Его била мелкая дрожь. Но при этом он внимательно рассматривал авто, эти здоровенные темные механизмы, сладко пахнущие маслом и газолином.
— Просто я вдруг вспомнил, — снова прозвучал у моего уха его подрагивающий голос, — что брат моего прадедушки был пиратом. Вы случайно никогда не водили эти штуки?
— Вы удивитесь, Элистер, но некоторые обстоятельства моего прошлого… В общем — да.
— Отлично, — сказал он и продолжил свое занятие.
Все шоферы столпились поближе к выходу, у двух почти одинаковых новеньких, напоминающих вагон или лодку «Остин-7» новой модели. Дальше, по цепочке, стоял не менее мощный «шевроле» 1927 года. Два древних «максвелла», напоминавшие цилиндры на высоких колесах с кепкой. А дальше — о, сверкающий лаком новейший «кросли-спорт», низкий, с плавно обрисованными передними крыльями. Посредственный «хадсон» пятилетней давности, «мерседес»-двухместка новой модели с квадратным задом и колесом на нем и противный новый «моррис» — маленький кубик с тонкими, как у велосипеда, колесиками и носом — как обрезанная пирамидка.
— Я выбираю то, что знаю, — негромко прозвучал голос Элистера, — есть такой один очень важный признак… Плюс надо, чтобы авто стояло в темноте, под деревом. А значит — остаются только два. «Кросли» не получается, а жаль.
Сгибаясь ниже бортов машин, Элистер подобрался к скучному «хадсону», медленно открыл левую, соседнюю с водителем, дверь и долго тихо рылся где-то на дне. Наконец выполз оттуда с изогнутой, как саксофон, хромированной рукояткой, шепча: «Вот он, этот признак». Показал мне, чтобы я начала, так же сгибаясь, пробираться к водительскому месту. Сам скрылся перед носом авто, оттуда донесся приглушенный лязг.