— Поезжай, бабка! — твердит деревня.
— Рожать таку даль не езживала, не то что…
Стала все-таки собираться. Напекла картовных колобушек, баню истопила, вымылась, во все чистое оделась, как перед смертью, деньги в носовик завязала. И угомонилась до сумерек — вставать завтра чуть свет.
— Да что ж ты не уехала-то? — спрашиваю утром.
— Проспала, кормилец.
— Во сколько ж ты встала?
— А вторые петухи уж пропели. В два часа ночи, значит.
— Так успела бы. Поезд-то в полседьмого, а до станции ходу — час-полтора.
— Да вот опоздала б…
Села она завтракать да с колобушкой вместе и зуб свой проглотила.
Зуб не работа, не каждый день болит. Каково же Степке-то было привыкать! Вставал он по деревенской нашей ответственности тоже загодя, в четыре. В шестом он уже на вокзале — самый первый пассажир. А зимы тогда были трескучие да вьюжные. Иной раз так заметет, что дороги днем с огнем не разглядишь, не то что ночью. Трактор со снегоочистителем от деревни до станции пускали по Степановым следам. Ввалится в вокзал, стряхнет с себя ледяную коросту да к печке — портянки сушить.
Смикитила вокзальная уборщица что к чему, говорит ему как-то:
— Степа! Ты бы сам и затоплял. Чего мне из-за тебя такую рань вставать? Все равно ведь сидишь, раньше поезда не уедешь.
— Ладно, тетка Маша.
— Степка! Дровец-то сам бы носил. Сарайчик ведь рядом.
— Ладно, тетка Маша. Только бересты на растопку припаси.
— Да где ж ее взять-то? Тут станция, лесу нету.
Делать нечего, ставит Степан в сумку молоко на обед, рядом цевку бересты сует.
Печку протопил, обсушился — в поезд сел, в восемь котлы чистить.
Отбухал смену, подождал поезда, в поезде — час, от станции до деревни — час, в семь дома. Отмылся от сажи, посумерничал да спать завалился — завтра вставать рано.
Мужики в деревне пошучивают.
— Вера! — теребят жену Степанову. — Успевает хоть Степка шевелить-то тебя?
Вера показывает на выводок.
— Так это ранние, колхозные еще.
— А все одно — наши, не соседовы.
За Степана брались, но с него тоже взятки гладки.
— Коряги вы все, — говорит. — Понятия о культурной жизни в вас нету.
— Как так — нету?
— Роетесь в навозе, как жуки, неба не видите.
И похвалялся:
— Я вот восемь часиков отработал — гудок. Выходные — мои, никто их у меня не возьмет. Жалованье твердое, не раз в год, а два раза в месяц, восьмого и двадцать второго числа. Производ-ство-о! — объяснял Степан и подымал к небу закопченный палец.
Тут мужики призадумывались: производство и есть производство, не то что колхоз. А Степан точку ставит:
— Не понимаете вы своей выгоды. Коряги.
Никто не обижался: ни он, ни мы. У нас в деревне среди мужиков и не принято обид. Ссор, ругани между мужиками не услышишь. Разве что на праздник, и то не ссора, а драка. Да какая такая драка, если опохмелка уже совместная, как ни в чем не бывало.