Тогда зачем столь долго мой язык
Трусливо ложной клятвою томится?
Дай, Господи, чтоб в мой последний миг
Мне тайна эта дух не тяготила,
Чтоб этот лист читателя достиг,
Дабы в грядущем вечная могила
Деянье, что узреть случилось мне,
Со мною вместе не похоронила.
Свершилось то в полночной тишине,
Когда ярчает пламенник рассудка;
Я с Божьей книгой был наедине, —
Но вдруг вошедших двух заслышал чутко:
В них виделась открытая вражда
(Мне до сих пор об этом вспомнить жутко),
Ужасны были эти господа,
Черны как ночь: посланцы темной власти.
Заступники, где были вы тогда?
Иль отрешились вы блаженной части
В минуту эту — тем, кто шлет мольбу,
Давать защиту от ночной напасти?
Предвидя неизбежную судьбу,
Я к свету душу обратил живую,
Не в силах будучи вступать в борьбу.
Но, ждавший встретить муку роковую,
Что для меня измыслится врагу, —
Я встретил то, о чем и повествую.
С которых пор — припомнить не могу —
Дряхлел во запустении унылом
Старинный храм на ближнем берегу,
Затем, что оказалось не по силам
Отстроить после шторма в оны дни
Деревню, погребенную под илом.
Как раз туда проследовать они
Велели мне. «Дорогой к требе брачной
Стопы свои, священник, затрудни», —
Изрек один с ухмылкой многозначной;
Сказал другой: «Вот золото, учти,
Что ждет строптивцев жребий самый мрачный».
Я поначалу не спешил идти,
Но пред насилием смирился вскоре.
С полмили было, кажется, пути.
Лишь звезды неподвижные в просторе
Струили скудный свет на мир ночной
И глухо вдалеке шумело море.
И мнился, будто голос позывной,
Необъяснимо странный звук, доселе
Не слышанный, как полагаю, мной.
Мы наконец почти дошли до цели,
Указанной сперва, — и каждый шаг
Для сердца был чем дале, тем тяжеле.
Один из провожатых сделал знак
И наложил повязку мне на очи,
Души моей усугубляя мрак.
Но, быть стараясь сколь возможно кротче,
Молился я, — была совсем проста
Мольба: «Твоя да будет воля, отче».
Столь набожно во здешние места
Я прежде приходил неоднократно.
Вот — отворились древние врата;
Ведом рукою чуждой аккуратно,
Иду вслепую, — все же к алтарю
Дорога мне знакома и понятна.
Вот кто-то рядом встал, — его не зрю,
Но слуха наважденье не обманет;
Бессильный, лишь молитву я творю,
И мыслию одной мои разум занят,
От чувств уже оторванный вполне, —
Я думаю: когда конец настанет?
И говорю в ожившей тишине,
Гоня воображенные химеры:
«Вы, призраки, неведомые мне,
Коль скоро вы со мной единой веры,