Слышен голос Муры. Она, очевидно, увидела ёлку. Мура: «Лошадь. — Кто подарил? Никто» (ей стыдно сказать, что дед Мороз, в которого она наполовину не верит).
[475, 355]
«Наполовину не верит» — это тот переходный период в жизни ребёнка, когда он всё ещё верит в Деда Мороза, хотя уже знает, что в реальности он не существует [507, 3-12].
Знакомый по иконографии (словесным описаниям и рисункам в книжках, ёлочным игрушкам, рекламным фигурам и т.п.) Дед Мороз в сознании детей долгое время существовал как образ чисто умозрительный. Встреча с визуально воспринимаемой фигурой (когда в 1910-е годы он «живьём» стал появляться на ёлках) разрешала детские сомнения в действительном его существовании («И щёки у него мясные!»):
Дети замучили вопросами — есть ли на самом деле Дед Мороз, из чего он сделан, как не тает в тёплой комнате и т.д. … когда вышел Дед Мороз…, Таня впилась в него глазами и ничего больше не видела… Дома первые слова были: «Ну, бабушка, теперь я сама видела, есть Дед Мороз, пусть никто ничего не говорит, есть, я сама видела!»
[449]
(Впрочем, аналогичные сомнения возникали у детей и по поводу того, кто приносит им ёлку: «Кто приносит из леса в город эти ёлочки? Ты говоришь — Рождественский ангел?… Но платили деньги, и человек продавал», — говорит пятилетняя девочка [490, 25].) Е.Л. Мадлевская отмечает, что в некоторых семьях сознательно «поддерживается архаическая версия невидимости Деда Мороза: детям, желающим увидеть, как он будет класть подарки под ёлку, внушают, что это невозможно, так как Дед Мороз появляется лишь тогда, когда никого нет в комнате или когда все спят» [236, 37].
После революции эмигранты «увозили» образ Деда Мороза с собой. Подобно ёлке, он сохранялся в их памяти как одна из вечных ценностей. «Дед Мороз не сказка, иногда это подлинная реальность: бескорыстно творимое добро. Оно принимает разное обличье», — писал в 1936 году К.К. Парчевский. Лечивший ребёнка русских эмигрантов доктор-француз приходит в Сочельник нагруженный пакетами с фруктами и игрушками для маленького пациента:
«Ну вот, это тебе прислал знакомый Дед Мороз за то, что ты ведёшь себя хорошо…» В наше всесокрушающее время немного осталось «вечных» ценностей. В оставшемся же самым важным бывают все случайные сверкания неумирающего Добра, в честь которого люди зажигают рождественскую ёлку, а маленькие дети ждут своего Деда Мороза.
[306, 640]
Вспоминая русское Рождество, «праздник детей, ожидающих бородатого старика с большим мешком игрушек» [1, 22], эмигранты забывали о том, что этот старик своим происхождением во многом обязан европейским зимним дарителям. Т.П. Милютина (1911 года рождения) при описании эстонских ёлок 1930-х годов заметила, что «ни разу там не видела обычного Деда Мороза» [257,