– Меня зовут Огюста… – юная фруктовщица растерялась совсем от смелых ласковых прикосновений к её голым под платьем ногам падре Климента. – Ну и что?..
Одновременно становилось завораживающе интересно, тепло и до жуткого тревожно от беспардонных ласк святого отца сопровождаемых обольстительными речами:
– Но тебе ведь, Огюста, нужны башмачки? – его пальцы нежно касались внутренних щёчек бёдер почти задевая за… – Пройдём в стены обители и примеряем их!
Самые кончики пальцев настолько легко порхнули по губкам пизды, что Огюста не смогла и поручиться бы – действительно ли? Рука святого отца стремительно выскользнула из-под подола и уже протягивалась к ней, предлагая помощь в поднятии.
– Ну что ж… Я, правда, очень спешу! – она положила край пальчиков на протянутую ладонь и выпрямилась, подхватывая корзинку. – Но если вы говорите, что так… мне и впрямь очень нужны башмачки, падре Климент! Как долго мы будем ходить? Повар шевалье Лабрадора назначил доставить фрукты не позднее обеда…
…В обитель падре Климента свет входил притеняемый лёгкими тканными занавесками в пол окна. Огюста стояла в некоторой растерянности посреди этой довольно просторной комнаты и озиралась по сторонам, когда падре озабоченно пощипывавший её всю дорогу за зад в порыве страстей припал перед ней на четвереньки и обнял за талию:
– Огюста!
– Падре? – она изумлённо смотрела на выпростанный из складок сутаны хуй святого отца.
Священник порывисто вздёрнул подол её летнего платья до пояса, в один миг обнажив весь прекрасный девичий стан его нижнею половиной, и бережно хранимая корзинка Огюсты выпала у неё из рук, просыпая по полу спелый агат виноградных гроздей.
– Готова ли ты к примерке, дочь моя? – падре Климент прижимался порозовевшей щекой к мягкой грудке юной фруктовщицы и поглаживал мягкий белый живот всей ладонью, касаясь иногда плотных рядов вьющихся кудряшками завитков на пухлом лобке.
– Падре… ах… я готова… но где же башмачки, мой святой отец? – Огюста чуть отстранялась от его пылающего счастьем лица добродушного гипопото, а по её собственным щекам проливался румянец переживаемого волнения.
– Не будь столь нерадива, Огюста, дочь моя – я привёл тебя к цели, осталось лишь протянуть твою чудесную ручку и взять!.. – святой отец приослабил хватку и положил ладонь под округлую попу. – Не подумав совсем, я задвинул их под мой спальный настил – наклонись… Да-да, несравненные токайские башмачки где-то здесь… или здесь…
Огюста склонилась с готовностью, протягивая ручку вперёд под ложе обители, а падре Климент спешно закинул подол её на согнутую спинку и ухватился руками за пышные белые бёдра.