— Который? — не удержалась она.
Пикассо не отреагировал на шутку. Она ему не нравилась. Противная баба. Впустив его в квартиру, она тут же повернулась к нему спиной. Стоя в прихожей между двумя чемоданами, он без предисловий спросил, спит ли она с Венсаном Конком.
— Нет, — усмехнувшись, ответила она.
— Кому из вас двоих пришла в голову идея с анонимкой?
— Вы что, с ума сошли? — возмутилась она, прикуривая сигарету от крохотной зажигалки в виде фотоаппарата.
— Послушайте. Я ведь в прошлый раз взял у вас отпечатки пальцев. Они совпадают с отпечатками на анонимном письме.
Пикассо относился к числу ярых сторонников блефа, считая его непревзойденным способом экономить время.
Катрин Херш упала на диван, словно кто-то толкнул ее под коленки. Инспектор стоял у окна и смотрел, как зима обнимает печальных прохожих. Из задумчивости его вывел ее голос:
— Я безумно влюблена в Венсана. До него у меня были только женщины. Вы с ним знакомы?
— Да.
— Он прекрасен, как женщина. Я не смогла устоять. Мы уже полгода любовники. — Она уставилась в широкую спину Пикассо, который никак не реагировал на ее слова. — Я написала это письмо, чтобы хоть что-нибудь произошло. Чтобы она его бросила. А эта идиотка ему даже ничего не сказала! И чего я добилась своим письмом? Разворотили мне кухню, и все!
Она помолчала, а потом спросила, что инспектор намерен делать дальше. Он отвернулся от окна и медленно пошел к выходу.
— Ничего. Во всяком случае, по отношению к вам. Эти постельные глупости меня не интересуют.
Он вышел из квартиры и, спускаясь по лестнице, услышал, как захлопнулась дверь. У него в кармане зазвонил телефон. Куаньяр в двух словах доложил, что женщина из музея не опознала мужчину на фотографии.
— А ювелир?
— Тоже нет, — тяжело дыша, добавил он и быстро повесил трубку.
Пикассо сел в машину. Делать было больше нечего, и он поехал домой. На светофоре фальшивый Санта-Клаус угостил его конфетой в фантике с рекламой известного производителя мобильных телефонов. Он сунул шоколадный трюфель за щеку, открыл бардачок, достал диск с записями калифорнийской музыки и зашвырнул его на заднее сиденье, как гранату с выдернутой чекой.
Элен встретила его в ярко-зеленом, по всей видимости новом, атласном платье. Оно туго обтягивало формы этой женщины, досконально изучившей каждую свою мышцу. Волнистые иссиня-черные волосы, уложенные аккуратными завитками, служили наглядным свидетельством не менее скрупулезной работы. На ее фоне Пикассо, не мывшийся двое суток и еще хранивший на себе слабый след присутствия Алисы, выглядел в своем помятом пальто настоящим клошаром. В гостиной был накрыт стол. Он скрылся в ванной. Раздевшись, осмотрел себя в зеркале и решил, что он толстый и рыхлый. В голове крутилась дурацкая присказка, преследовавшая его с самого детства: вот где собака зарыта. «Ничего, скоро узнаем, где тут собака зарыта», по поводу и без повода любила повторять мать. Почему-то он всегда принимал эту угрозу на свой счет. Настанет день, думал он, и все станут тыкать в него пальцем, приговаривая: вот где собака зарыта! Из соседней комнаты доносился голос Жюльетты, разговаривавшей по телефону. Он почувствовал облегчение. Хорошо, что она дома. Как будто она служила ему защитой от женщины в зеленом, ожидавшей за дверью. Он смешал в бельевой корзине запахи Алисы и Элен. Как вчера, когда одна отдавалась наслаждению под музыку другой. Пикассо покраснел. Он побрился, надел белую сорочку и вышел из ванной, словно шагнул на сцену, набрав полную грудь воздуха.