Был у Бонара недостаток — тугая подводка; тугая — мало сказать, он оплясывал дичь. Подойдем к нему на стойке, Андрей посылает вперед, Бонар делает огромный круг и становится там же, где был. «Ну вот, — скажет Юрич, — они где-то тут!» Спрашиваю: «А что ж делать?» Ответит: «Самим искать надо».
Бонар служил Андрею до глубокой старости. Я помню одну из последних с ним охот. Около деревни Дубовик Тосненского района мы охотились с Андреем Юрьевичем на пролетных вальдшнепов. Как всегда, это была музыка в природе и на душе. Голубое, по-осеннему высокое небо, прозрачный ольшаник, пестрый ковер палого листа, прохладный чистейший воздух. Во множестве тяжелые, тугие пером, какие-то светлые вальдшнепы. Они сидели близко друг от друга по нескольку штук, хорошо подпускали. Бонар четко разыскивал — чутье сохранилось, а ноги работали плохо. Мы взяли около десятка вальдшнепов, шли домой, сзади за нами, усталый, промокший до синевы, плелся Бонар. Перед выходом в поле встретили стадо овец. Одна из них увидела собаку, подняла голову, подошла к Бонару и несильно его боднула. Бедняга свалился в залитую водой канаву и тихо лежал. Андрей подбежал к нему, взял за передние лапы и… заплакал. Мы вытащили Бонара, стали обтирать его. Обоим было грустно. Мы вспомнили, каким Бонар был молодым, Андрей сказал: «Sic transit gloria mundi».[16]
После Бонара Андрей года два почти не охотился. Спрашивал его, в чем дело, отвечал, что за зайчиками поедет, ходить с чужой собакой или, того хуже, без нее не умеет. Через некоторое время он по случаю купил себе ружье фабрики «Лебо» в отличном состоянии — правда, с чуть укороченными по заказу владельца стволами, а затем и собаку. Это была Чара — палевый пойнтер, хорошо натасканная, с дипломом второй степени и тоже с анонсом.
В тот год — это был 1940-й, предвоенный, — мы выбрали по карте глухой уголок Новгородской области в районе Шуг-озера, и в начале июля наши две семьи двинулись в путь. В деревне Усть-Капша — это там, где Капша впадает в Пашу, — мы остановились попить молока. Нам рассказали историю, происшедшую накануне и взбудоражившую всю деревню. Испуганное стадо днем ворвалось в деревню. На спине последней крупной коровы висел медведь, волоча задние ноги по земле: он пытался ее удержать. Нам с Андреем Юрьевичем эта история понравилась, и мы предложили остаться в этой деревне. Нашим дамам она понравилась меньше, но они привыкли уважать капризы мужей и согласились.
В это лето мы отлично охотились. Моя молоденькая англичанка с ее бешеным широким поиском оказалась совершенно непригодной для работы в окружающих деревню сплошных лесах. Зато Чара приводила нас через кусты и завалы то к одному, то к другому тетеревиному выводку. Что касается медведей, — поохотиться на них нам не пришлось. А медведи были. Борхов был почти свидетелем редкого случая. Стадо коров паслось вдоль высокого берега Паши. Почему-то в этот день бык, что ходил при стаде, был неспокоен, все время ревел и рыл землю. Через речку переплыл огромный медведь, схватил быка за рога, потащил и сбросил с обрыва в воду, а сам ушел. Мы ходили смотреть на место происшествия, на тушу лежащего в воде быка.