Как-то весной Модест снова много напропускал. Вскоре наступало время весенней охоты на токах: число пропущенных лекций могло увеличиться. Снова поднялся бы вопрос об исключении. Я уже предвкушал неприятный заступнический поход к декану факультета. Неожиданный звонок по телефону — меня вызывают из лаборатории наверх.
В кабинете у директора его заместитель, декан факультета, профессор Самойлович и комендант зданий академии Мухортов. Обращаясь ко всем, директор сказал:
— Георгий Георгиевич говорит, что на его жизнь было покушение. Расскажите, пожалуйста.
Самойлович повторяет рассказ:
— Я сидел в своем кабинете за столом. В меня стреляли через окно. Пуля прошла очень близко, врезалась в потолок — вот она.
На ладони у декана лежала слегка деформированная пуля от малокалиберки.
Директор продолжал:
— Мухортов, расследуя это дело, посмотрел из кабинета Георгия Георгиевича, нашел направление выстрела по двум отверстиям в стекле. Он считает, что выстрел был произведен из окна квартиры Орловых, где проживает студент Модест Калинин, — полуобернувшись ко мне, добавил укоризненно: — ваш подшефный и продолжатель. Дело неприятное. Георгий Георгиевич дважды представлял студента Калинина к исключению из академии, и сейчас у Калинина прогулы.
Далее последовало обсуждение происшествия. Самойлович был страшно возмущен, возбужден, требовал возмездия. В это время в кабинет вошел заведующий кафедрой военного дела. Генерал выслушал в чем дело, но, когда ему назвали фамилию преступника, прогремел басом:
— Ерунда! Калинин на таком расстоянии никогда бы не промахнулся! Лучший стрелок академии, дает девяносто пять — девяносто шесть в десятку, она вся-то в гривенник. Что-то не то.
Вызвали и Модеста.
После выступления генерала обстановка разрядилась, но далеко не полностью, потому что выстрел был, — и, похоже, направленный в человека, от которого зависела судьба студента.
Калинин объяснил дело так: он готовился к экзаменам, заметил, что против окна по стволу дуба вверх и вниз бегает поползень. Профессор Доппельмайер поручил ему пополнять коллекцию зоомузея нашей кафедры, он знал, что поползня в ней нет. Открыл форточку и выстрелил. Малокалиберка у него была по праву — член первой команды академии по пулевой стрельбе. Вероятно, пуля срикошетила от мерзлого ствола дерева.
Дело кончилось благополучно для Модеста, но момент был достаточно тревожный. Какую-то роль оказало и мое соображение, что при данном освещении Модест фигуры Самойловича через стекла видеть никак не мог.
Меня всегда интересовал вопрос: почему человек становится охотником? А Модест Калинин? Среди его окружения охотников не было. Зов предков? С детских лет потянулся он к этому делу. Начал в голодное блокадное время стрельбой из рогатки по воробьям. Ему, наверно, одному из миллионов мальчишек удалось избежать столь непременных упреков взрослых: «Зачем ты стреляешь птичек?» Напротив, он, вероятно, чувствовал себя как индеец, принесший в вигвам бизонью печенку. Детское увлечение претворилось в страсть, позже в научную специальность; думается мне, что, так как началось с практически необходимой добычи, выразилась она еще и в том, что Модест всегда стрелял дичь помногу.