Фиц отхлебнул еще минеральной воды, затем еще. Солнце закатилось. Небо сделалось сине-фиолетовым. Фонари освещали террасу тусклым золотым светом.
— Вполне возможно, — произнес Фиц, — что вы знаете меня лучше, чем кто-либо другой.
Она определенно изучала его с постоянным скрупулезным вниманием.
— Я не знаю вас и наполовину столь же хорошо, — добавил он.
— А обо мне и узнавать-то почти нечего.
— Позвольте уточнить. Вы не хотите, чтобы о вас что-то знали, — а это совсем другое дело.
Иногда Милли задумывалась: изучает ли он ее так же, как она изучает его? Теперь она получила ответ: изучает. И она понятия не имела, что ей с этим делать. Подавив тревожный спазм в животе, Милли склонилась к своей тарелке и принялась за рыбу.
— Боже мой! Какая вкуснота. Вы не согласны?
Два дня спустя они покинули озеро Комо, провели неделю в Милане, а затем направились на восток в Ломбардию, край гор и озер — на этот раз к озеру Изео, прибыв к месту назначения в конце дня.
Хозяин гостиницы рассыпался в извинениях. Здесь праздновали свадьбу, и многочисленные гости заполонили гостиницу. Осталась всего одна свободная комната, прекрасная комната, но всего одна.
— Мы берем ее, — заявил Фиц.
— Разве вы не расслышали? — спросила Милли, когда они оказались вне пределов слышимости хозяина. — Свободна только одна комната.
— Я слышал. Но уже поздно. Мы еще не ужинали. Лучше я поищу другую гостиницу завтра утром.
— Но…
— Я отлично помню наш договор. С моей стороны вам не угрожает никакая опасность.
И почему, скажите на милость, ей не угрожает опасность с его стороны? Почему он не хочет ее с жаром тысячи раскаленных топок? Что это за молодой супруг? Он должен был бы смотреть на нее с вожделением, пытаться обнять ее, вынуждая отбиваться от него зонтиком, веером, а может, даже прогулочными ботинками.
— Хорошо, — сказала она с неохотой. — Ведь выбора все равно нет.
Их проводили в комнату, которая оказалась очень милой, но маленькой, а кровать — смехотворно узкой.
Милли потеряла дар речи. Фиц бросил взгляд на кровать и отвернулся. Но он стоял перед умывальником, и она увидела лишь плутоватую усмешку на его лице, отражавшемся в зеркале. Ее щеки вспыхнули.
— Это всего лишь на одну ночь, — успокоил он ее.
Они наскоро поужинали. Милли сразу же после этого удалилась. Фиц не последовал за ней, пока часы не пробили полночь.
Свет от свечи в его руке проник в комнату прежде него. Он поставил свечу на каминную полку и снял галстук. Милли наблюдала за ним из-под ресниц. Она видела его обнаженным до пояса, когда он умывался в речке, но никогда не видела, как он раздевается.