Джастина вначале успокоилась, счастливая найденным в любви убежищем. Ей казалось, она могла проявить все то лучшее, что было в ней. До этого она чувствовала себя покоренной, связанной путами, которые теперь ей пришлось отрывать от себя и без сожаления выбрасывать. Временами она будто загоралась пламенем страсти и даже опасалась, что безумный взрыв ее желаний может оттолкнуть от нее сдержанного и спокойного Лиона. В ней еще долго жили предрассудки о том, что душа немца так же холодна, как камень перед Кельнским собором.
Но он оказался совсем не таким. С каждой секундой, проведенной вместе, их сердца все полнее и полнее сливались друг с другом. Они жили, откликаясь на все желания и порывы друг друга. До этого Джастина чувствовала огромную пустоту, которая существовала и в ней, и вокруг нее. В этой пустоте тонуло и все окружающее, и ее чувства, вплоть до сознания собственного существования. С особой остротой это проявилось после смерти Стэна. Она долго пыталась найти опору и не могла. Не могла до тех пор, пока не вернулась к Лиону.
После этого все дурное, что окружало ее, исчезло. Теперь жизнь ее связывало дорогое ей существо — этот человек, который не обещал ей чуда, но обещал любовь. Она видела и слышала только его. Его малейшее слово приобретало для нее громадное значение. Ему она предавалась всецело, мечтая раствориться в нем и этим придать ему свою собственную силу.
Это происходило незаметно, но неодолимо. Они долгое время проводили в постели, когда встречались их глаза, руки, губы. Они трепетали от любви и нежности друг к другу, и их чувство становилось все сильнее и сильнее. Они обнимали друг друга в прекрасных жестах обладания, прижимаясь всем телом. Они пожирали друг друга в жадных поцелуях, словно стремясь влить свое дыхание, свою жизнь.
Они снова и снова произносили признания, которые долго таились в их сердцах и теперь вырывались наружу, словно птицы из клетки. В эти минуты счастья влюбленные сливались воедино, дарили друг другу любовь, обвеянную жарким трепетом благодарности.
Удовлетворенные, они откидывались на спины, и часто в такие минуты Джастину охватывали рыдания.
— Я плачу. Ты видишь, я плачу от счастья, — сквозь слезы говорила она. — Боже мой, как я тебя люблю! И как мы будем счастливы!
Потом она снова приникала к Лиону, ласковая и доверчивая, как дитя, отдаваясь восторженным порывам любви и нежности. После долгих, мучительно долгих лет, когда они не могли соединиться вместе, теперь они оба вкушали сладость успокоения. Наконец-то они нашли друг друга, снова были рядом. Сердца их раскрылись еще шире, и они чувствовали, что любят друг друга еще сильней, чем прежде, пройдя вдвоем через многие испытания, трепет которых еще жил в них.