— Слушайте же, — заговорила Молотова в волнении, придвигаясь к нему. — Надо вам сказать, что Лагорин постоянно приставал ко мне со своими маленькими услугами. Отказать ему я не могла просто потому, что не хотела обидеть. Между тем, оказывается, он добывал деньги каким-то обманом: в одном месте займет и не отдаст, в другом то же самое, когда же никто верить не стал, он придумал такую штуку: составил фальшивый вексель на четыреста рублей…
— Всего на четыреста рублей?
— Да, представьте себе, какой дурак! И сумма-то мелочная, и попался-то сразу! Но это все бы еще ничего; ну, запутался, попался, остается только признаться, чистосердечно раскаяться — и дело с концом.
— Конечно, присяжные заседатели могли бы оправдать его по молодости лет и легкомыслию.
— Вот то-то же и есть! А он лжет, когда дело совершенно ясно, и только других старается запутать.
— Как это неблагородно!
— Ужасная низость. А вы после этого предлагаете еще какой-то залог за него внести. Ведь он тогда прямо скажет, что вы научили его преступлению. Я и то боюсь, как бы в самом деле ему не поверили, что я вводила его в расходы.
— Ну, положим, это дело совершенно ясно, и я теперь понимаю, до чего вы возмущены.
— А знаете, что меня больше всего сердит в нем? — спросила Молотова. — То, что он всячески старался отстранить меня от вас! Он старался и почти добился…
— Неужели вы говорите искренне? — влюбленным шепотом спросил Мустафетов, взяв ее руку и еще более приближаясь к ней.
— Очень искренне, — ответила Молотова и вдруг совершенно неожиданно склонилась головою на его плечо.
Это движение ласки, доверия и раскаяния вызвало в армянине бурю ликований. Он не видел, что глаза Ольги были направлены на письменный стол, «где хранился мильон», или, по крайней мере, очень много денег, обладателем которых был он. В порыве безумной страсти он стал обнимать и целовать ее.
Молотова подчинялась этим ласкам пассивно, но потом вдруг решительным движением освободилась из его объятий.
— Голубчик мой, не надо… Постойте! — сказала она, слегка отмахиваясь обеими руками, точно боясь, что Мустафетов снова обнимет ее. — Постойте и выслушайте меня не обижаясь.
— Говорите… Говори, Оля! Я только и жду твоих приказаний… Я готов на все, на все жертвы!..
— Послушайте. Я люблю вас и готова сама на жертвы, но не хочу, чтобы вы смеялись надо мной. Я не хочу, чтобы, натешившись страстью, вы ушли к другой и бросили меня, быть может, с ребенком, одну, на произвол судьбы…
— Похоже ли это на меня?.. Могу ли я?
— В данную минуту вы совершенно уверены, что никогда в жизни вам не придет в голову мысль расстаться со мной. Но я забочусь не только о себе… Я люблю вас, а любовь ослепляет, побуждает иногда на безрассудство.