Они не стали слушать доклад «кума» и с откровенным любопытством разглядывали необычного зэка, за которым пришлось лететь из Москвы. Майор поморщился — дым костра и кислый, тошнотворный запах давно немытого человеческого тела заполнили помещение. Его цепкий и тяжелый взгляд прошелся по Ивану. Запавшие щеки, темные глазницы неправдоподобно больших глаз, седая, клочковатая щетина на посиневшем лице и засаленные, свалявшиеся волосы нисколько не напоминали того жизнерадостного здоровяка в дорогом заграничном костюме с фотографии из дела заключенного.
— Майор, а это точно он? — усомнился Крылов.
— Он, он! — засуетился начальник лагеря и прикрикнул: — Плакидин, ты что, язык проглотил?
— Заключенный номер И-2617, статья 58, пункт 1… — начал Иван монотонно бубнить лагерную «молитву».
Крылов снова сверился с фотографией, и все еще с сомнением произнес:
— Вроде как он.
— Других у нас нет, — высунулся вперед «кум».
— А ты что, отец его? — хмыкнул Шевцов.
— Я…
— Заткнись! Не тебя спрашивают!
— Сережа, кончай, время идет, — остановил препирательство Крылов и вытащил из кармана пакет. У «кума» и начальника лагеря от любопытства вытянулись шеи. Крылов достал из него предписание и бросил взгляд вниз листа. Его брови полезли на лоб — под текстом стояла подпись самого Берии. Начальник лагеря заглянул через плечо и обомлел — такого за его службу еще не случалось. Крылов внимательно вчитывался в каждое слово документа, и озабоченность на лице сменилась тревогой. Лагерное начальство, пожиравшее глазами посланца из Москвы, съежилось и, казалось, стало меньше ростом.
В наступившей тишине были слышны лишь треск поленьев в печке, шуршание бумаги и тяжелое дыхание перетрусившего начальника лагеря. Но Ивану было глубоко наплевать на него. Тепло и запах давно забытого настоящего ржаного хлеба кружили голову. Последний раз он ел его в конце сентября. Тогда он удачно сменял шерстяной шарф на шматок сала и краюху хлеба из офицерской столовой.
Крылов прочитал до конца предписание и сунул под нос начальнику лагеря. Тот, увидев подпись наркома, потерял дар речи и распахнутым ртом хватал воздух. Крылову надоело ждать, и он распорядился:
— Ты понял, майор? Мы забираем Плакидина.
— Сережа, куда его такого? Пусть в порядок приведут, — возмутился Шевцов.
— Действительно, такого и мать родная не узнает, — согласился Крылов и зло бросил начальнику лагеря: — Совсем оборзели! Себе морды наели, а людей до ручки довели!
Тот съежился и принялся что-то лепетать про болезни и нехватку продуктов. «Кум» не стал высовываться и благоразумно промолчал, чтобы не попасть под горячую руку москвичей. Крылову надоело выслушивать этот бессвязный лепет, и он приказал: