— Вы провели все просто великолепно, — сказал он Президенту. — Войлс понял, что его укололи. Я чувствую кровь. Мы с прессой поработаем над ним.
“Розенберг мертв, — повторил про себя Президент. — Я просто не могу в это поверить”.
— У меня появилась идея для телевидения. — Коул снова стал расхаживать взад-вперед, взяв на себя инициативу. — Мы должны покончить со всем этим одним махом. Вам нужно притвориться уставшим, как если бы вы всю ночь занимались этим делом. Поняли? Весь народ будет следить за происходящим, ожидая, что вы сообщите подробности и успокоите. Я думаю, вам следовало бы надеть что-нибудь теплое и удобное. Пиджак и галстук в семь утра могут показаться несколько отрепетированными. Давайте немного расслабимся.
Президент внимательно слушал.
— Халат?
— Не совсем. А как насчет джемпера и широких брюк? Без галстука. Белая застежка на пуговицах. Смахивает на имидж дедушки.
— Вы хотите, чтобы я обратился к народу в этот решающий час в свитере?
— Да. Мне нравится такая идея. Коричневый джемпер с белой рубашкой.
— Даже не знаю.
— Имидж хороший. Подумайте, шеф, в следующем месяце исполнится год со дня выборов. Это наш первый критический момент за девяносто дней — и какой чудесный! Люди должны увидеть вас в чем-то другом, и именно в семь утра. Вам нужно выглядеть обычно, по-домашнему, но контролировать себя. Это будет приравниваться к пяти, а может быть, и десяти очкам в оценке ваших качеств. Доверьтесь мне, шеф.
— Я не люблю свитеры.
— Просто положитесь на меня.
— Даже не знаю.
Дарби Шоу проснулась рано утром как после похмелья. Спустя пятнадцать месяцев учебы в юридической школе ее ум отказывался отдыхать более шести часов. Она часто вставала еще до рассвета, и по этой причине ей не слишком хорошо спалось с Каллаханом. Секс был великолепен, но сон зачастую проходил в решительной схватке с подушками, а простыни просто сбивались то в голове, то в ногах.
Она смотрела на потолок и слушала, как временами он храпит в вызывающей шотландской манере. Простыни подобно канатам обвивали его ноги. Она лежала неприкрытая, но не ощущала холода. Октябрь в Новом Орлеане все еще влажный и теплый. Свежий воздух проникал в спальню снизу с Дауфайн-стрит через небольшой балкон и открытые застекленные створчатые двери. Он принес с собой первый поток утреннего света. Она стояла в дверях, накинув на себя халат из махровой ткани. Вставало солнце, но Дауфайн все еще была погружена во тьму. День во Французском квартале наступал незаметно. Во рту у нее было сухо.
.Спустившись по лестнице вниз на кухню, Дарби заварила кофейник крепкого кофе, купленного на Французском рынке. Голубые цифры на часах микроволновой печи показывали уже без десяти шесть. Для незапойного пьяницы, каковым был Каллахан, жизнь превращалась в сплошную борьбу. Ее пределом были три бокала вина. У нее не было ни разрешения на юридическую практику, ни работы, и она не могла позволить себе напиваться каждую ночь и потом спать допоздна. Кроме того, она весила сто двенадцать фунтов и собиралась и впредь сохранять такой же вес. Она не могла позволить себе лишнего.