— Не понимаю, почему вы не хотите прочитать его мне. Я имею право знать, что там написано. Думаю, нашему адвокату все же придется иметь дело с вами. Он представляет интересы Джонни. А что касается письма, то оно — фальшивка, и все сказанное в нем — ложь. Грязный трюк кого-то из тех, кто стоит за всем этим. Мой мальчик был вполне здоров, пока не пошел туда, а потом вдруг стал мистером Хайдом[61], как ни печально так говорить о собственном ребенке. Но я должна это сказать, чтобы вы поняли, как сильно он изменился. Наркотики. Иначе и быть не может, хотя тесты дали негативный результат и наш адвокат утверждает, что Джонни никогда их не принимал. Ему виднее. Мой сын знает, что он необычный мальчик. А что еще, если не наркотики? Кто-то приобщил Джонни к какой-то дряни, это изменило его и сильно повлияло на его личность. Кто-то злонамеренно сломал ему жизнь, подставил его…
Она говорит и говорит, не останавливаясь и все больше расстраиваясь. В дверь стучат, кто-то трогает ручку, потом приоткрывается другая дверь, и я киваю Брайсу головой. Не сейчас. Он шепотом сообщает, что здесь Бентон, и спрашивает, можно ли его впустить? Я разрешаю. Брайс закрывает одну дверь, а другая тут же открывается.
Я включаю громкую связь.
Бентон притворяет за собой дверь, и я поднимаю конверт, показывая, с кем разговариваю. Он придвигает поближе стул. Миссис Донахью не умолкает, и я пишу в блокноте: «Говорит, она не писала — водитель не ее и „бентли“ тоже».
— …в этом месте. — Голос звучит так ясно, словно миссис Донахью здесь, в моем кабинете.
Бентон сидит молча и на мое сообщение не реагирует. Лицо у него бледное, усталое. Выглядит он не слишком хорошо, и от него пахнет древесным дымом.
— Я никогда там не была, потому что посетителей не допускают без крайней необходимости…
Бентон берет ручку и пишет на том же листке: «Отуол»? Слушает он невнимательно, безразлично, без всякого любопытства.
— И потом, там такие меры безопасности, как в Белом доме и даже еще строже. Я верю сыну, он так напуган и подавлен все последние месяцы. С лета уж точно.
— О чем вы говорите? — спрашиваю я и снова пишу Бентону: «Из ее дома пропала печатная машинка».
Он смотрит на листок и кивает, как будто уже знает, что старенькая машинка «оливетти» исчезла, возможно, украдена, если то, что говорит миссис Донахью, правда. Или же ему уже все известно. А если мой офис прослушивается? Люси говорила, что проверила кабинет на «жучки», а раз так, то она же, скорее всего, их и ставила. Я скольжу взглядом по стенам, как будто могу обнаружить крошечные камеры и микрофоны, скрытые в книгах, ручках или телефоне. Смешно. Если Люси что-то и поставила, то я бы об этом и не догадалась. И, что еще важнее, Филдинг тоже бы не догадался. Надеюсь, я еще увижу запись беседы с капитаном Аваллон, которую они вели с Филдингом, не догадываясь, что их записывают. Надеюсь, я раскрою их заговор, нацеленный на то, чтобы скомпрометировать меня и изгнать из ЦСЭ.