Из закутка выскользнул Павел, удерживая на ладони левой руки поднос, похожий на большой серебристый лист кувшинки. Пять высоких, тонкостенных, суживающихся кверху стаканов, сгруппированных посередине листа, действительно напоминали лепестки чудного прозрачного цветка.
Потеснив пакеты и бутылки, Павел поставил поднос на столик, напузырил в один из стаканов кипящей и стреляющей, ледяной минералки, и протянул стакан Николаю.
— Поухаживаю за гостем. Испей, вчерашний вечер, надо думать, ещё напоминает о се-бе?
— Спасибо, — Николай, сделав несколько глотков, прижал стакан к груди обеими рука-ми, — поймите, там, на зоне я худо-бедно свыкся с мыслью, что пять лет псу под хвост, что потеряны годы, которые я мог посвятить учёбе, что судимость невыводимым пятном будет преследовать меня всю жизнь, пачкая характеристики и резюме. Свыкся, но не было дня, чтобы я об этом не думал. Срок я получил за преступление, которого не совершал. Обиду, злость глушил, надо было выживать, не оскотиниться. Не я первый, не я последний. А вас встретил — появилась надежда. Вот и психую. Доля, блин…простите.
Он говорил горячо, его не перебивали. Марина Сергеевна ободряюще улыбнулась.
— Да вы не волнуйтесь. Николай, поверьте: мы — ваши друзья. Мне вот интересно, что вы такое вчера Виктору рассказывали, что он аж слезу подпускал?
— Мариша, — Шершнев погрозил сестре пальцем, — грешно хихикать над старшим бра-том. Я, между прочим, тоже имею право на чувства. Водочка, она, конечно, усугубляет, но рассказ Николая меня зацепил. Коля, будь другом, повтори для всех.
Павел, ещё раз коснувшись Колиного плеча, направился к своему креслу, на ходу при-хлёбывая из стакана, а комбат, отвернувшись от окна, столь выразительно кивнул, будто приказ зачитал.
Звукоизоляция кабинета была, что надо, уличные шумы сюда не проникали, слыша-лось лишь дыхание присутствующих людей, шорох одежды да потукивание генеральской трости — Виктор Сергеевич, не спеша, возвращался к своему креслу у рабочего стола, до-шёл, уселся, вопросительно уставился на парня.
Николай кашлянул, прочищая горло, обвёл взглядом кабинет, выбрал на дубовой пане-ли точку и, зацепившись за неё взглядом, заговорил.
— Можно и повторить, — он хмыкнул, — не в смысле, чтоб пожалели, а так — для ясности. Я, пока чужой срок мотал, решил: расшибусь, а должок верну. Только не подумайте, что мне слава Монте-Кристо не даёт покоя. Впрочем, да! Не даёт! Должна же быть в жизни справедливость, иначе… Я справедливость так понимаю: "Какой мерой меряешь, такой и тебе отмеряно будет". Да ай!