— Чего мямлишь, говорить разучился?!
— Да я не мямлю! Я движок того…вырубил. Окликнул. А он молчит. Я слез, подошёл. Вот.
— Что "вот"?
— Мёртвый он, гражданин начальник! И кровища!
Старлей зло сплюнул.
— Что мёртвый, сам вижу. Ты дело говори!
— Всё…, - Илларион развёл руками, — тут вы…
— Ага. А что у трактора делал? Зачем в кабину полез? Смотреть в глаза!
Илларион, входя в образ, начал натурально заикаться.
— Н-не з-зна-аю…, с-страшно…
Вот тут-то, ни раньше, ни позже, подкатила тошнота — нормальная реакция нормального, не отмороженного восемнадцатилетнего парня, пережившего ненормальный ужас и своими руками, впервые лишившего человека жизни. Человека?! Ларику в подробностях представилось, что бы вытворял сейчас с ним этот пидор, и его вырвало.
Наверное, эта неожиданная конфузия развеяла, по простой житейской логике, подозрения Бусыгина. Он перестал сверлить Иллариона взглядом, махнул рукой.
— Ладно, успокойся, вон на пеньке посиди. И не дёргайся! Парни, — обратился он к сол-датам, — покараульте, пока с начальством свяжусь.
Офицер забрался в вездеход, пощёлкал тумблерами на панели, из крыши выдвинулась хитрая витая антенна.
О чём шёл разговор, Илларион, естественно, не слышал, а когда старлей вылез, лицо его выражало задумчивость.
— Все, — скомандовал он, — сюда! Будете свидетелями. Протокол дома составим. Поло-жение трупа, обломки сучка, вот тут вот, смотрите — разлом. Та-ак, что ещё? Ага, штаны расстёгнуты. В общем, всё указывает на несчастный случай. Собрался, понимаешь, поссать, руки заняты — ширинку расстёгивал, споткнулся да ка-ак…! Со всего маху. Короче так, гру-зите его. А ты чего стоишь?! — Заорал офицер, обращаясь к Иллариону. — Трактор водишь? Садись и работай! Пошёл!
Вечером в столовой Илларион — поди не слепой — ловил на себе странные, изучающие взгляды, испытывая естественное беспокойство: почему никто не подходит и напрямую не спросит о смерти на трассе? Молчат. Сторонятся. Будто чего-то ждут. Конечно, он здесь никто — мелкая шпана и сявка, но обыкновенное любопытство где? Неужто всё человеческое растеряли? Да нет, это не пофигизм. Тут другое. Опасное? А хер его маму знает!
От таких вот размышлений по спине пробегала мерзкая волна, а под сердцем ёкало.
После вечернего построения, когда заключённых развели по баракам, сокамерники, за-ползая на нары, почёсываясь, вели меж собой обычные разговоры. Лопаря никто не вспоми-нал, словно того вообще тут никогда не было, и не его тело валялось на трассе в луже крови всего несколько часов назад. А Иллариона, не то, чтобы сторонились, а как бы не замечали. Даже косых, как в столовой, взглядов он больше не ощущал.