Ещё через полмесяца они с женой махнули во Францию — обласканная светом Карина мучилась в пустоте. Каждый новый день приносил крохотные, но, тем не менее, болезнен-ные подтверждения неуклонного сползания по социальной вертикали.
На утро после "банкета" позвонил какой-то — Виктор Сергеевич фамилию не расслы-шал — капитан из военной прокуратуры и в категорической форме предложил отставному генералу явиться для дачи показаний по поводу "чеченского инцидента". С его слов получа-лось, что Шершнев сам заварил кашу.
— Знаешь что, капитан, — вспылил Виктор, — шёл бы ты в…Чечню. Когда вернёшься, ес-ли вернёшься…живым, тогда и побеседуем.
Прокурорский больше не досаждал. Зато позвонили из отдела кадров, попросили зайти, оформить пенсионные документы. В Генеральном Шершнев проработал достаточно долго, не раз сиживал на сходках по случаю проводов на пенсию, и всегда наблюдал один и тот же торжественный акт, когда "имениннику" пенсионное удостоверение вручалось прямо на банкете. Или "Сам", или кто-то из замов — в зависимости от ранга новоявленного пенсионера — зачитывал благодарственное письмо, лживо сожалел об уходе такого ценного работника, выражал надежду, просил не забывать и, потрясая памятным адресом, извлекал из него малозначительную медальку и красную книжицу военного пенсионера. Виктора Сергеевича демонстративно обошли даже в такой малости — мелкая подлость человечков с мелкой душонкой. За какие грехи? Ведь от него отвернулись как раз те, кто год назад деловито обсуждал при его участии варианты охоты на "Слона"? Устранение исполнителей? Тьфу, на вас!
Он сказал себе, де, пора привыкать к статусу рядового гражданина, напялил штатскую одёжку и безропотно оттоптал тропу от кабинета к кабинету, оформляя положенные доку-менты.
Потом звонок из ХОЗУ, надо, мол, подписать бумаги, удостоверяющие, что на данный момент Шершнев не занимает служебную дачу.
— А зачем подписывать, если не занимаю?
— Ну, как же…? — Воскликнули на том конце.
Виктор Сергеевич хотел отключить телефон, да передумал — может, дочь позвонит из своей благодатно-виноградной Франции.
И так, день — через день, незначительные, но унизительные свидетельства отрешения от власти. Он ещё раз сказал себе: "Ты обыкновенный пенсионер, каких миллионы. Привы-кай к чиновничьему пренебрежению и практическому бесправию". Сказать-то, сказал, а толку? Душа потихоньку превращалась в гнойник — вот-вот прорвётся. Начал сатанеть по любому поводу. Что при этом переживала избалованная генеральша Карина? Что он мог сделать? Тогда он сказал жене: "Поехали к дочери, внука повидаем, развеемся, покрутимся по Парижу".