Мелодия оборвалась, и плясуны попадали в траву.
— Любят они тебя, – заметил Серебряный.
— Любят, – согласился Кришна, разглядывая флейту, словно колебался, продолжать веселье или нет.
— А ты их?
Флейтист взметнул глаза, непроглядно-темные, как две безлунные ночи. Судя по лицу собеседника, тот не думал лезть в душу, спрашивал из любопытства, – и сам уже понял, что сказал лишнего.
Баламут отвел взгляд.
Да, это не простодушный Ушастик... Красивое лицо Арджуны было отмечено печатью жизни царевичем – когда тебе услужают, перед тобой лебезят и лгут; когда властвуешь другими, но не принадлежишь себе. Владыка богов не наделил сына чудесными серьгами, делавшими душу владельца не подвластной никому, кроме него самого, но зато душа эта не подавалась глиной под пальцами...
— Скажи мне, родич, отчего ты покинул свою столицу, предпочтя дворцам шатры и землянки? – спросил царевич.
— Скажи мне, родич, это на небесах все высоким слогом выражаются, что ты простую речь забыл?
Арджуна улыбнулся с некоторым облегчением.
— Я, как-никак, с царем говорю...
— А я с кем говорю?! – вскинулся Кришна. – Вот именно, что надоело. А тебе – нет?
— Да я с детства привык, – пожал плечами лучник. – Такой уж порядок: даже если тебя сечь собираются, все равно иначе как “благородным царевичем” не назовут.
— Хорошо, хоть не Господом... – отчего-то тоскливо сказал Кришна.
— А тебя называли?
— Слышал, дурища эта пела?
Серебряный замолчал. День уже клонился к закату, плоть лугов источала пряный аромат. На западе горными хребтами возвышались тучи, подобные молочным коровам; их сосцы полнились дождем.
— А... каково это, – вдруг негромко спросил Арджуна, – быть аватаром?
— И почему меня все об этом спрашивают? – неожиданный взгляд насурьмленных глаз был ядовит, как удар змеиных зубов.
Ясные бездны.
Сумрак мировой ночи.
Глотка погибели.
И – неожиданно, цветком над пропастью, – флейта.
“Я – начало и исчезновение... я – прибежище... я – друг, сокровище, жизнь...”
...поцеловать сжавшиеся в нить пухлые губы, раскрыть насильно, запрокинуть темнокудрую голову, чтобы задохнулся, сомкнул веки, вцепился в плечи слабеющими пальцами... Серебряный отвел взгляд, опасаясь, что порочащее желание видно в его глазах, но опоздал. Длиннейшие ресницы Кришны опустились тем же движением, и аватар едва заметно улыбнулся.
— Вопрос за вопрос, – проговорил он прежним, спокойным и чуть насмешливым тоном. – Скажи мне, родич, правда ли, что на небесах ты пренебрег любовью знаменитой апсары Урваши, и ее проклятие лишило тебя мужской силы?
На лице Серебряного не дрогнул ни один мускул.