— Ты так часто обещал навестить меня, отказываясь в последнюю минуту, что я, признаться, уж и не слишком-то и рассчитывал увидиться.
— Как видишь, всякое бывает!
— Как супруга?
— Отлично.
— Она не поехала с тобой на Конгресс?
— Не переносит их.
— А он прошел нормально?
— Пили много, говорили не переставая, то и дело что-нибудь ели.
— А меня, знаешь, все меньше и меньше тянет в дорогу.
Жюльен понизил голос, ибо на верхнем этаже послышались шаги.
— С маман стало нелегко. С другой стороны не могу же я оставить её одну.
— Она, как и прежде, крепка телом и духом?
— Без перемен. Чуточку село зрение. Расстраивается, что не в состоянии теперь вдеть нитку в игольное ушко, но упрямо не желает носить очки.
Чувствовалось, что Шабо в ходе их разговора думал о чем-то другом, посматривая на Мегрэ точно так же, как Верну де Курсон в поезде.
— Ты в курсе?
— Чего?
— Того, что здесь происходит.
— Я уже почти неделю не читал газет. Но только что ехал в купе с неким Верну де Курсоном, претендовавшим на то, чтобы считаться твоим другом.
— Юбер?
— Не знаю. Ему лет шестьдесят пять.
— Это он.
Из города сюда не доносилось ни звука. Лишь дождь колотил в стекла окон, да время от времени в камине потрескивали дрова. Отец Жюльена Шабо уже работал в Фонтенэ-ле-Конт следователем, а теперь его кабинет занимал сын.
— Тогда, тебе, должно быть, уже рассказали…
— Самую малость. В обеденном зале гостиницы на меня набросился со своим фотоаппаратом какой-то журналист.
— Рыжий?
— Да.
— Это Ломель. И что он тебе наговорил?
— Он убежден, что я прибыл сюда, дабы заниматься уж и не знаю каким делом. Не успел я его разубедить, как в свою очередь заявился комиссар полиции.
— В общем и целом к данному моменту всему городу известно, что ты здесь?
— Тебя это раздражает?
Шабо едва сумел скрыть охватившую его нерешительность.
— Нет… только…
— Чего?
— Да это я так. Все очень сложно. Тебе никогда не приходилось жить в небольшом городе типа Фонтенэ.
— Знаешь, а я ведь провел более года в Люсоне!
— Но там не возникало дел, подобных тому, что висит сейчас на мне.
— Почему же, я вот припоминаю некое убийство в Эгийоне…
— Ах, да. Совсем забыл.
Речь шла об одном расследовании, в ходе которого Мегрэ был вынужден арестовать в качестве убийцы бывшего магистрата[1], которого все уважали как вполне достойного члена общества.
— И все же там не было той остроты, как у нас. Завтра утром сам у этом убедишься. Сильно удивлюсь, если с первым же поездом сюда не нагрянут журналисты из Парижа.
— Убийство?
— Целых два.
— Шурин Верну де Курсона?
— Ну вот, а говорил не в курсе!