Дин усмехнулся, но ничего не ответил. Вытянув руки вверх, он приподнял и сдвинул в сторону одну из панелей подвесного потолка. Затем забрал у меня папку, сунул её в открывшуюся дыру и вернул панель назад.
— Готово, — сказал Сивер, спустившись и отряхнув с рук пыль.
— Что это было?
— Папка пропала. Теперь я не могу возбудить дело. А время-то идёт, и срок, отпущенный на это, истекает. Зайди ко мне, когда шестьдесят дней пройдут, и проследи, чтобы запись о задержании была уничтожена. Личное дело Хармони останется чистым, и со временем она сможет стать членом коллегии адвокатов. Если что-то случится, например, помощник шерифа вдруг начнет задавать вопросы — я скажу, что в глаза не видел никаких бумаг. Видимо, потерялись по дороге из Малибу.
Я кивнул. Это должно сработать. Порядки в ведомстве прокурора изменились, но Дин Сивер остался прежним. Я улыбнулся.
— Значит, так ты сохраняешь свою самостоятельность?
— Я называю это «досудебным вмешательством Сивера».
— И сколько папок ты уже успел отправить наверх?
— Немало. Так что передай Хармони, пусть прикроет наготу, преклонит колени перед своими стриптизёрскими богами и молит их о том, чтоб потолок не рухнул прежде, чем истекут положенные шестьдесят дней. Потому что когда небеса упадут, от Цыпленка Цыпы потребуют объяснений. И мне, вероятно, придётся подыскивать новую работу.
Мы оба с опаской посмотрели на потолок. Интересно, сколько дел там поместятся, прежде чем «программа досудебного вмешательства Сивера» рухнет?
— Предлагаю не париться и прикончить наши сэндвичи, — прервал молчание Дин.
— О’кей.
И мы снова заняли свои места по разные стороны стены из папок.
* * *
Вечер только начинался, на улице было ещё светло. В клубе же «Снейк Пит Норс», куда я вошёл, царил мрак, и мне пришлось подождать, пока глаза привыкнут к темноте. Как только зрение вернулось, я увидел, что моя клиентка, Хармони, сейчас на главной сцене, и идеальный треугольник сияет в свете софитов. Естественный ритм ее танца завораживал так же, как и вид обнаженного тела. Никаких тату, отвлекающих внимание, лишь она сама, чистая и прекрасная.
Вот зачем я здесь. Можно было сообщить добрую весть по телефону. Сказать: «Встретимся в суде. Когда-нибудь», — и покончить с этим. Но мне необходимо было видеть её снова. Я никак не мог заставить себя забыть её обнажённое тело, и мечтал остаться с ней наедине. Сейчас, когда дело сделано и она больше не моя клиентка, это уже не будет нарушением адвокатской этики, и никакая коллегия меня не осудит. К черту коллегию, я просто хочу её — и всё. Быть осёдланным умнейшей из девушек — есть в этом что-то до одури пьянящее.