Резун пошел на придурка, сжимая кулаки. Если и этот беляк умрет, то все планы на хрен… Как обидно — из-за недоумка-десантника.
— Выберешься отсюда живым, лейтенант Палишко, загоню в стройбат! — прошипел он в мятущиеся глазенки. — Вот тебе мое слово, и за этим я прослежу лично!
— Да что я такого ему сделал! Он даже не крикнул ни разу как следует!
— Пошел вон, — устало сказал майор. — И чтобы я тебя не видел.
— У меня есть знакомый, — врач разорвал перевязочный пакет, — который кричит раньше, чем ему сделают больно… аргументируя это тем, что потом будет поздно. Иногда… кажется, что это очень разумная линия поведения.
***
— Ну что, Гестапо? Плохи наши дела?
— Что? — не понял Генка Остапчук.
— Ща поймешь. — Анисимов дал ему по уху.
— Ты что? — ошарашенно спросил Скокарев.
— А что?! Нас из-за этой падлы вниз послали, вот что! Вставай, Гестапо, хватит валяться.
Вован усмехнулся. И как ему раньше в голову не приходило: ГЕнка ОСТАПчук — Гестапо…
— Спецназовцы улетели, нас одних бросили… — Анисимов тряхнул Остапчука, подняв его с земли. — Нам теперь одним отбиваться, перебьют всех, как цыплят, и все из-за этой гниды…
Остапчук вырвался из рук сержанта, отбежал немного вверх по тропинке.
— Не трогай меня! — закричал он. — Приказ был! Я что, для себя…? Мне что, больше всех надо? Вы же сами… Ах вы!..
К несправедливостям мира, обрушившимся на Генку, зуботычина добавила еще одну. Скот Анисимов! Как будто он сам не принимал в этом участия! Как будто это Генка все выдумал!
Ничего, сказал он себе, утираясь, мы еще посмотрим, кто здесь гнида, товарищ «дед»…
Над головами спускавшихся к передовой десантников два вертолета разорвали наползающий облачный фронт…
Анисимов погиб в бою. Странное дело: пуля поразила его в спину.
Генка Остапчук остался жив, и, хотя Скокарев и Воронин загремели в госпиталь, липучая кличка «Гестапо» не оставила рядового ни в лагере для военнопленных, ни в последний год службы. «Духи», которых он гонял с особенной изобретательностью и жестокостью, считали авторами этой клички себя…
***
Чимборазо и Котопакси…
«Выбирай! Выбирай, Гия! Ты что, уснул, Князь?!» Берлиани спохватывается и начинает выбирать. Веревка ложится змеиными кольцами… Вершина Сокола. Поднимались без крючьев, на одних закладках. На скорость. Потом целую неделю оба двигались с непринужденной грацией голема из Б-фильма. Все болело. Но это потом, а пока — восторг, сладкое вино победы.
«Смотри, вон наша домашняя флотилия! — Арт (тогда еще Тем — свой ник он сменил после того, как прогремел бестселлер Берджесса) показывает пальцем на одно из суденышек, деловито перепахивающих Судакскую бухту. — „Ивица“. А вон там — „Злата“. „Марты“ что-то не видно…» Они ужинали и ночевали у деда Ковача. Ивица, троюродная сестра Артема, строила Князю такие глазки, что великолепная паэлья не лезла в горло. Князь так и не понял, что за кошка пробежала через год между Артом и его родственниками. Но это была кошка очень злая и очень черная — с момента окончания гимназии Арт ни разу не ездил в Судак и не звал Князя на Сокол.