Егор Елисеевич послал на квартиру Зинаиды. Милиционер вернулся, доложил растерянно:
— Заперто у них. Стучался долго, показалось — кто-то есть, но все равно не открыли. Ровно кто ходил по комнате.
— Почему не вызвал дворника, не взломал двери? — рассердился Егор Елисеевич.
— А как там пусто? — парировал милиционер. — Мы в дерьме? И так про нас байки разные сочиняют…
— Какие еще байки? — думая совершенно о другом, пробурчал Егор Елисеевич.
— У соседа глаз заболел, — охотно начал милиционер. — Ну, он возьми и спроси вечером на кухне у начальника милиции, соседа своего, мол, как глаз вылечить?
— Ну? — машинально заинтересовался Егор Елисеевич.
— А начальник возьми и скажи: у меня, говорит, в прошлом годе тоже зуб болел, так я его вырвал. — Милиционер замолчал с каменным лицом.
— Иди, Распопин… — приказал Егор Елисеевич. — Рапорт напиши.
Он понимал, что даже несобранный, болтливый Кузькин никогда не позволит себе не выйти просто так, беспричинно, не говоря уже о четком, пунктуальном Дорохове… Принесли утреннюю почту. В большинстве своем это были заявления и жалобы, совершенно обыкновенные, и Егор Елисеевич в течение нескольких минут расписал их по надлежащим адресам: проверкой подобных заявлений должна была заниматься наружная милиция. Остался последний конверт… Он был без обратного адреса, а адрес назначения был выполнен из газетных букв, наклеенных гуммиарабиком — сквозь непрочную бумагу проступила грязная желтизна. Егор Елисеевич вскрыл конверт. На аккуратно вырванном листе ученической тетради чернели буквы: «Зинаида десятая аллея двадцать шагов от угла». Первое слово начиналось с маленькой буквы. Все остальные были тщательно подобраны по размеру и аккуратно вырезаны. «Загнутыми ножницами, — отметил про себя Егор Елисеевич. — Маникюрными…» Он положил листок посередине стола и встал. «Провокация? Нелепая шутка?» И вдруг все сошлось, сложилось, замкнулось. Десятая аллея, двадцать шагов от угла — об этом знали только три человека: Дорохов, Зинаида и он, начальник уголовного розыска. Дорохов на службу не явился, Зинаида двери не открыла…
Егор Елисеевич снял трубку:
— Авто к подъезду, опергруппу — на выход!
Вызвали врача и понятых, шофер включил сирену.
Надобности в ней не было — поутру Москва была пустынна, и оперативник зло и нервно ткнул шофера в шею — что за игры, в самом деле… Двое других дремали…
На кладбище толклись нищие-завсегдатаи, приводили амуницию в рабочее состояние: чем больше грязи, расхристанности — тем обильнее жалость, богаче подаяние.
— Опросите их, — приказал Егор Елисеевич, — а ты, Барабанов, со мной…