Но ведь там, за окнами — весна, там — солнце.
Для кого?
Наше солнце еще впереди.
Она целует в щеку: «Колюча. Хорошо. Снаружи, как все, но знаю: избран», — глаз не видно, только отблеск (или кажется — нет его) и — и откровение: «Это ясно, как тайна двух: двое рядом, а третий — Дух: Царь с небес на престол взведен: Это чисто, как снег и сон. Царь опять на престол взойдет — Это свято, как кровь и пот».
Лестница, дверь, улица. В окне — черное платье, белое лицо. Угол дома, последний шаг, все впереди. «Боже, царя храни!»
Стучат колеса — между Москвой и Петроградом ходят поезда, они грязны, с выбитыми стеклами, в купе выломаны двери и нет ковров, золоченые ручки выдраны с мясом, и проводник всего один на несколько вагонов, и все вагоны молчит: после 25 октября в них больше не поют. Разве что «красноармейцы» или «красноматросы» при переброске войск. Напротив, через столик — попутчик: мышиные глазки под широкополой шляпой, не то артист, не то бывший филер из «охранного». Так и есть, из «охранного»: «У нас глаз наметан. Куда изволите?» — «В Петроград, по делам». — «Полковник?»
Мистика, откуда он знает, ведь не угадал же… Нет, не угадал. «Вы ведь из кирасиров ее величества, кажется? У нас память профессиональная. В Петербургском благородном собрании, на торжественном акте трехсотлетия, вы — в почетном карауле, у трибуны». Смотрит с превосходством, как фокусник: «Вот ваши часы. Верно?» — «Не отрекаюсь. Дальше что?» В самом деле — что дальше? Нужен помощник, может быть, этот помощник — он? «Я к тому, господин полковник, что, может, помощь нужна?» — «Нужна. Сейчас — вы кто?» — «Потерявшийся, мечущийся, алчущий. А вы?» — «Нашедший и обретший. Вопросов не задавать. Приказы выполнять безоговорочно. Согласен?» — «Так точно». Он рад, это видно по его лицу. Нашел пристанище и няньку. Бесприютный жандарм — звучит, как заголовок романтической поэмы в духе Байрона…
Теперь он не отстает ни на шаг, идет чуть слева и сзади, будто снова охраняет «высочайшую особу». Площадь, скрежещет трамвай, в красном углу — белая четырехглавая церковь, крестимся на купола, спаси Бог, живы пока (теперь уже двое), но ведь многие творят желаемое и уверены в грядущем, и значит, возрастает множество и воспрянет Россия. Заливается гармошка, «товарищи» и «красноматросы» движутся — пади, пади — «хранитель» отодвигается в сторону — «От греха, господин полковник», компания — двое вприсядку, четверо — в круг, смазливенькая пишбарышня с революционным бантом обнажила стройные ножки и — каблучком, каблучком: «Кабы нам с тобой упасть, мы бы наласкались — всласть! Эх, с красным лучша любится, расстугни-ка пугвицы!»