— У ходячего несчастья есть имя? — пристально глядя на меня, книжный инквизитор поправил очки.
Я смутился.
— Есть. Меня зовут Роберт… Роберт Сандерс.
— Очень приятно. Я — Андрей Драгослав. Прошу прощения, но я принципиально не жму никому руки без перчаток. Пожалуйста, не обижайтесь, мы, доктора, люди со странностями.
— Хедвика не говорила, что вы доктор…
— Я давно не занимаюсь врачебной практикой. Меня сейчас больше привлекают исследования. Как видите, книг у меня предостаточно. Жаль, что во многих столько глупости и вреда, что даже отдавать их кому-то страшно. Вот, смотрите, — он поднял с пола книжку в коричневом переплёте. — В этой автор доказывает, что во всех болезнях люди виноваты сами. С теологической точки зрения! И как прикажете лечить тех, кого высшие силы покарали за грехи? Молитвами и ритуальными плясками? Таких безграмотных писак и близко нельзя подпускать к медицине, — книга была безжалостно отправлена в огонь. — А здесь сказано, что пиявки — панацея от всевозможных недугов. Я не отрицаю лечебные свойства пиявок, но если прикладывать их по любому поводу, можно больного запросто в гроб загнать. Эту книжонку опасно оставлять даже как памятник графоманской глупости.
— А как насчёт, допустим, трудов античных учёных? Многие из них ведь тоже не соответствуют истине.
Андрей Драгослав встал и кочергой помешал догорающие издания.
— Ну, знаете ли, молодой человек, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Выдающиеся личности, не только в сфере науки, те, чьи имена прошли сквозь века, становятся неприкосновенными. За попытку разобраться в тайнах мира им прощают все неудачные теории.
— То есть любая чушь может спустя годы быть оправдана?
— Нет, не любая. Вот голову даю на отсечение, что у этого пиявочника нет вообще никаких шансов увековечить своё имя.
— Вы так сурово судите, потому что он наш современник?
— Отчасти да. Однако чушь не перестанет быть чушью ни при каком раскладе. Да что же вы стоите, присядьте уж куда-нибудь. С книгами не церемоньтесь, их судьба уже решена. Я проглядываю только самые спорные.
Хедвика была мрачна, как туча, поэтому я не осмелился приблизиться к ней. Я выбрал нагромождённый стул. Большой ошибкой было попытаться разом снять всю гору «обречённых»: книги веером рассыпались по полу.
— Гёте? — я поднял том со знакомой фамилией. — Вы и беллетристику хотите уничтожить? Но это же выдуманные истории, какой от них может быть вред?
— Вы, наверное, мне не поверите, но я считаю, что от беллетристики всё же больше пользы. Писатели как могут развивают фантазию, делятся своим опытом и переживаниями. А главное — дарят мечты.