В больницах не терпят умников, имеющих привычку качать права. На всякий случай я прихватил из дому начатую рукопись. Ну и, малость оклемавшись, разложил на своем ложе бумагу, письменные принадлежности. Не успел и абзац закончить, подымаю голову: вижу в двух шагах от койки лечащего врача Инну Аверьяновну, застывшую в позе львицы перед прыжком.
— Кляузу сочиняете, — раздался спокойный голос с оттенком легкой укоризны.
— Да вы что! Повесть пишу.
Зрачки жрицы медицины сузились, как у снайпера.
— Вы к нам лечиться приехали или… Подымите-ка рубашку, послушаю.
Будто заведенный, делаю глубокие вдохи. Поворачиваюсь — подставляю спину. Нутро гудит и клокочет.
Наконец Инна Аверьяновна отстранилась. Повесила на шею фонендоскоп и, ни слова не обронив, повернулась лицом к соседней койке. Никаких не сделала пометок хотя бы на клочке бумаги, — для видимости, для проформы. А ведь, бывало, начиная обход по палатам, врач нес в оберемке кипу папок с историями болезней, чтобы по свежим впечатлениям что-то зафиксировать или уточнить.
Да что там говорить, процесс лечения теперь упрощен до предела. Больничный персонал общается с лежачими формально. Нет душевности, взаимопроникновения. За месяц пребывания в ГКБ-61 в нашу палату ни разу не наведался завотделением пульмонологии или хотя бы его зам. По коридору все куда-то бегут как угорелые, — отводят глаза, не отвечая на приветствия. Такое ощущение, будто все происходит на вокзале. При всем при том много неряшливости в мелочах. При расставании на руки мне выдали выписной эпикриз, перевранный от начала до конца. В нашей поликлинике его не рискнули приобщить к делу, выбросили в корзинку. Участковый врач при этом изрекла: «Фу, какая все же безответственность».
Впрочем, все это в душе всплыло потом.
Как только Инна Аверьяновна покинула палату, я опять развернул на койке письменный «плацдарм». В таких случаях сожители из деликатности оставляли меня одного — ушли на прогулку, разбредались на процедуры. В тот же день будто сговорились, никто со своих мест не тронулся: кто-то с головой в прессу углубился, кто-то просто лежал на спине, вперив зенки в потолок, бессвязно размышляя о вечном, суетном и о всякой всячине.
С противоположного ряда коек, будто с другого берега реки, донесся голос:
— Все-таки следовало б о докторах хотя бы малую заметочку в «Московском комсомольце» тиснуть.
Наконец-то голос подал новичок Сергей. С однопалатниками он не контачил, держался индифферентно, много курил. Бегал куда-то в подсобку. Причем компанию ему составлял весьма импозантный господин из персональной палаты. Наверняка их связывали какие-то дела-делишки. В свободное от перекуров время наш молчаливый собрат погружался в пучину детектива, этой замусоленной рванью заполнен был рюкзак.